Они зашли в просторный зал с высокими потолками. Вдоль стен возвышались шкафы и стеллажи, заполненные кожаными тубусами – футлярами с папирусами. Несколько служителей в белых туниках, по одежде и облику – греки, находились за рабочими столами; склонившись над листами с текстами, они внимательно осматривали их. Ещё один служитель, стоя на верхней ступеньке лестницы, почти под потолком, что-то переставлял на стеллаже. За столом рядом с дальней стеной сидел седовласый человек в тунике и колпаке. Он прервал своё занятие, как только заметил гостей. Сощурив глаза, он присмотрелся и вдруг воскликнул:

– Рад видеть знакомое лицо! – а затем вышел из-за кафедры и, приветственно раскрыв руки, словно для объятий, направился к египтянину. – Уважаемый Бадру! Это ты? Я не ошибся?

Врач на миг растерялся, затем, тоже узнав служителя зала, радостно воскликнул:

– Ты не ошибся, уважаемый Хайремон. Сколько лет прошло, а ты совсем не изменился! – Он показал на Луция. – Я не один, ты видишь. Это Сенека Младший, родственник наместника Галерия. Он интересуется историей Египта, надумал написать труд для римской молодёжи. Я посоветовал начать знакомство с Мусейона.

– Замечательно, Бадру! Библион – как раз такое место в Мусейоне, где греки сохранили культуру для потомков. Ты уже объяснил молодому римлянину, почему он называется Библион?

Заметив замешательство на лице Луция, Хайремон с довольным видом продолжил:

– Библосом греки называют книгу, собранную из нескольких листов папируса. Библион – хранилище огромного числа таких книг. Именно поэтому Александрийская библиотека представляет собой центр эллинской культуры.

Неожиданно по лицу Хайремона будто пробежала тень, он помрачнел:

– Библион помнит дурные времена, и каждое из этих воспоминаний связано, увы, с Римом.

Луций не стал допытываться, что Хайремон имел в виду. В Риме он слышал историю о том, как Цезарь, чтобы заблокировать египетский флот в гавани, поджёг свои корабли у выхода в море. Огонь перекинулся на припортовые здания, среди которых стояли склады Библиона. Большое количество книг сгорело, хотя был слух, что кое-что видели в домашней библиотеке Цезаря.

Хайремон согласился показать римскому гостю «свои владения», пройти с ним по залам. По пути он рассказал, что Мусейон получил своё название из-за жертвенного алтаря с девятью статуями муз. Во внутреннем дворе есть роща с аллеями для прогулок и портик[34], где ученики слушают лекции учёных преподавателей. Для проживания иногородних слушателей и учителей построена гостиница с кухней, баней и кладовыми.

Римлянин сильно удивился, когда услышал, что весь комплекс Мусейона содержится за счёт римской казны.

– Мало того, – невозмутимо ответил Хайремон, – император назначает собственным указом руководителя Библиона – схоларха, обязательно грека, как и остальных членов учёного Совета.

– Наш император так озабочен состоянием наук в Египте?

– Нет, конечно! Но молодой римлянин разве забыл, что феллахи кормят Рим? Я думаю, это своего рода благодарность от римлян. А мы в Библионе благодарны императору и наместнику за то, что с их стороны нет никакого вмешательства в наши учёные дела. Как говорится, свобода действий!

Луций недоверчиво проронил:

– Напоминает содержание певчих птиц в золотых клетках. Император подкармливает, а вам кажется, что у вас свобода действий.

Хайремон внимательно посмотрел на Луция.

– С тобой, римлянин, я бы согласился, но лучше будет, если поясню. Солнце при желании испепелит жаром весь растительный мир, поэтому люди счастливы, когда оно ведёт себя разумно. Ничто на земле, будь то малое или великое, не может существовать без поддержки божества. Для нас, тех, кто проводит жизнь в стенах Библиона, император – всё равно что Зевс на Олимпе. Мы понимаем, что несвободны, но для недовольства нет повода, потому что мы не содержимся насильно взаперти. У каждого есть своё интересное и очень ответственное дело.

– Я могу узнать, каким делом занимается уважаемый Хайремон?

– Если коротко, труд мой схож с трудом землепашца. Странно звучит, но это так! Из текстов рукописей, которые проходят через мои руки и моё сознание, я отбираю добрые семена познания мира. Люди находятся в плену зла, и оно давно нами владеет. Я работаю для того, чтобы избавить человека от зла.

– Как это происходит?

– В душу каждого человека заброшены божественные семена, которым позволено прорасти. И здесь – как в поле: если семена примет добрый землепашец, взойдёт то, что посеяно, и урожай будет под стать семени. А если землепашец окажется дурной – семена умрут, как в болоте, или взойдут сорняки вместо злаков. Чтобы состоялся добрый урожай, надо расправить душу человека и время от времени перетряхивать то, что в ней накопилось.

– Ты уверен, что отбираешь добрые семена?

– Мне известно, что бывает с рукописями, которые долгое время отлёживаются на полках невостребованными. От длительного лежания листы слипаются. И коль уж я знаю, как «излечить» такие рукописи, то и излечение душ людей мне доступно.

За разговорами они незаметно перешли в другой зал, не менее добротный, чем первый, большой и празднично светлый. На стенах висели картины с изображениями богов и царей. На подставках и в нишах размещались мраморные и бронзовые бюсты, судя по надписям, греческих поэтов.

На полках во всю стену лежали футляры из потемневшей кожи, с бирками.

– На каждой бирке записано название рукописи, – сообщил Хайремон. – Остальные сведения о содержании и авторе найдутся в каталоге.

Он показал рукой на неширокую мраморную лестницу в дальнем углу зала, ведущую вниз.

– Там хранилище глиняных и вощёных деревянных табличек с древними текстами, переданных Александром после войны с Дарием. Позже к ним добавился свадебный подарок Марка Антония царице Клеопатре – двести тысяч свитков из библиотеки пергамских царей.

– Я что-то слышал о царском архиве. Он здесь?

Хайремон закивал головой, но было непонятно, что это означало.

– В архиве находились документы из царской канцелярии, большей частью записи законов и бесед царей на приёмах посольств, доклады и отчёты вельмож. Сюда свозились документы со сведениями, поступающими из соседних стран. Но во время двух пожаров, случившихся в разное время, архив не уцелел. Я с помощниками занимаюсь тем, что до сих пор роюсь в пепелище и по остаткам документов, а также с помощью трудов более поздних авторов восстанавливаю эпизоды из жизни царей, а значит – историю Александрии и Египта в целом.

В знак уважения Хайремон вызвался проводить гостей. По пути рассказал, что тексты на папирусах живут не более двухсот лет. Служители в Библионе продлевают им жизнь, обновляя листы, сохраняя незыблемость текстов – подклеивая, дописывая исчезнувшие слова и буквы. Если служащие определяют безнадёжное состояние свитка,