Наполеон и его растущая армия столкнулись с батальоном 5-го линейного полка у городка Лаффре, недалеко от Гренобля. Силы Наполеона уступали в численности правительственным войскам. Это должно было стать концом его возвращения.
По-видимому, он отделился от своих людей и направился бесстрашно в одиночку к солдатам, прибывшим, чтобы его остановить.
Согласно газетному отчету, который, возможно, был несколько приукрашен, Наполеон распахнул свою знаменитую серую шинель, указал на свое сердце и сказал:
— Ну что, солдаты, вы готовы убить своего императора?
Никто не выстрелил.
Один из солдат 5-го полка крикнул:
— Vive l’empereur! Да здравствует император!
Клич был подхвачен, и солдаты сорвали свои белые бурбонские кокарды, символ короля Людовика XVIII, и обнялись с солдатами Наполеона.
Полк в полном составе перешел на сторону Наполеона и двинулся дальше на столицу вместе с ним.
— До сих пор это были лишь крестьяне и национальная гвардия, — сказал Спейд Арабелле, — но это первый раз, когда солдаты регулярной армии перешли на его сторону. Это серьезная перемена.
То же самое произошло в следующем городе, Визиле, где на сторону Наполеона перешел 7-й линейный полк. Затем в Гренобле его встретили как героя-победителя.
— Вот дерьмо, — сказал Спейд, когда эти детали стали неопровержимо ясны. Он вышел и заказал три места в дилижансе до Брюсселя.
С него потребовали в десять раз больше обычной цены, и он заплатил не колеблясь. Они уехали на следующее утро на рассвете.
20 марта, в ранние утренние часы, Людовик XVIII бежал из Парижа.
Несколько часов спустя Наполеон беспрепятственно вошел в столицу.
39
После посещения своих клиентов в Антверпене Эймос отправился в Брюссель. Хэл не должен был находиться в потенциальной зоне боевых действий, и Эймос хотел, чтобы Джейн увезла мальчика обратно в Англию, в безопасность. Он больше не сомневался в том, что Хэл его сын. Джейн любила их ребенка, неужели она не понимает, что Брюссель сейчас не безопасное место для девятилетнего мальчика?
Джейн сняла большой дом возле парка. «Семье из трех человек вряд ли нужно столько места», — подумал Эймос, изучая дом с улицы. Войдя в холл, он заметил, что признаков мужского присутствия почти нет: ни сапог для верховой езды на полу, ни шпаги на крюке, ни двууголки на вешалке. «Неудивительно, — размышлял Эймос, — если Генри проводит больше ночей с полком, чем с семьей».
Эймоса провели в гостиную, где Джейн сидела и читала модный журнал. Она была прекрасно одета, как всегда, и воздух вокруг нее был пропитан легким цветочным ароматом.
Ее лицо раскраснелось от возбуждения. Она казалась счастливой, и он задался вопросом, почему. Энергии ей придавало отнюдь не его присутствие. Дни взаимной страсти прошли для них обоих. У него промелькнула мысль, что у нее мог быть любовник. «Подлое подозрение», — сказал он себе, но не смог полностью отбросить эту возможность.
Она позвонила, чтобы подали чай, и они несколько минут вели светскую беседу. Он рассказал ей о последних событиях в Кингсбридже, а она с энтузиазмом говорила о светской жизни в Брюсселе.
— Герцогиня Ричмондская дает бал, — сказала она. — Ты должен прийти. Я достану тебе приглашение.
Когда-то она жаловалась, что почти не бывает на балах. Эймос догадался, что теперь она посещает их в избытке.
Герцогиня была известным снобом.
— Ты уверена, что она не будет возражать против визита скромного суконщика? — спросил он.
— Совершенно уверена. Она уже пригласила более двухсот человек. Еще один ей не помешает.
Принесли чай, и появился Хэл. Эймос почувствовал знакомый укол в сердце. Хотя до возмужания было еще несколько лет, его сын менялся. Хэл торжественно пожал руку Эймосу, который дорожил прикосновением его мягкой кожи. С аппетитом растущего мальчика он съел три куска торта один за другим.
Наблюдая за ним, Эймоса поразился чему-то в его лице, и неожиданно понял, что оно напоминает ему лицо, которое он видел в своем зеркале для бритья. Если другие заметят это сходство, это может вызвать неприятности. Он решил отпустить бороду.
Хэл ушел, и Эймос перевел разговор на цель своего визита.
— Союзники, собравшиеся в Вене, объявили войну, — сказал он. — Не Франции, а лично Наполеону. Не думаю, что такое когда-либо случалось.
— Это потому, что у нас нет претензий к Франции как к миролюбивой монархии, — сказала Джейн. — Мы собираемся вторгнуться во Францию только для того, чтобы свергнуть Бонапарта. И на этот раз корсиканский выскочка не сбежит.
Это была одна из тех фраз, которые англичане любили повторять как попугаи. Джейн не представляла, как непросто будет победить Бонапарта.
— Ты знаешь, что он собирает свою армию всего в пятидесяти милях отсюда, по ту сторону границы, — сказал Эймос.
— Да, конечно, я знаю, — ответила она. — Но герцог Веллингтон теперь здесь, и он уже доказал, что Бонапарту он более чем ровня.
Это было неправдой. Два генерала еще ни разу не встречались в бою. Но Эймос не хотел придираться к словам.
— Я просто чувствую, что вам с Хэлом будет гораздо безопаснее в Англии.
— В Эрлкасле, я полагаю, — с презрением сказала она. — Где никогда ничего не происходит. Думаю, нам и здесь достаточно безопасно.
— Нет, правда, небезопасно, — настаивал он. — Безрассудно недооценивать Бонапарта.
— Мой муж, знаещь ли, состоит в штабе Веллингтона, — с ноткой высокомерия сказала Джейн. — Возможно, я знаю о военной обстановке больше тебя.
— Я не эксперт, — уступил Эймос. — Но я считаю, что исход битвы абсолютно невозможно предсказать.
Джейн сменила тему.
— Надеюсь, ты приехал сюда не для того, чтобы читать мне лекции.
— Я хочу, чтобы вы с Хэлом были в безопасности, вот и все.
— Это ты о Хэле беспокоишься. До меня тебе нет дела.
— Конечно, есть! — возразил он. — Ты же мать моего единственного ребенка!
— Говори тише, ради всего святого.
— Прости.
Наступила пауза, затем Эймос сказал:
— Просто подумай о том, что я сказал, пожалуйста.
Она была явно раздражена и смущена.
— Я подумаю, конечно, подумаю, — сказала она таким пренебрежительным тоном, который говорил, что она и не собирается.
Разочарованный, он откланялся.
Весна в северо-западной Европе выдалась дождливой, но сегодня был редкий погожий день, и он шел по залитым солнцем улицам в менее дорогой район, где Элси поселилась со своим мужем и детьми. Элси встретила его в холле со своей привычной широкой улыбкой. Когда они поднимались по лестнице, она сказала:
— Пожалуйста, не говори Кенелму, как хорошо он выглядит. Я пытаюсь удержать его от возвращения в полк, пока он не будет готов.
Эймос подавил улыбку. «Типичная Элси, полная решимости все контролировать», — с нежностью подумал он.
— Я учту, — сказал он.
Кенелм был в гостиной. Его лицо, некогда херувимски красивое, теперь было изможденным. Однако в остальном он не походил на больного. Он был полностью одет в священническое облачение и уличные туфли, словно собирался на прогулку. Эймос тактично сказал:
— Рад вас видеть. Я так понимаю, вы идете на поправку.
— Я в прекрасной форме, — сказал Кенелм, словно не соглашаясь. — Это заняло больше времени, чем ожидалось, но теперь я готов вернуться к своим обязанностям.
— Куда так спешить? — спросил Эймос.
— Я нужен солдатам.
«Неужели?» — подумал Эймос. Они, вероятно, сказали бы, что им нужны хорошие сапоги, много боеприпасов и умные командиры.
Кенелм прочитал его мысли.
— Вы не знаете, какова жизнь в армейском лагере, — сказал он. — Пьянство, азартные игры и порочные женщины. Элси простит меня за грубые слова, но я не хочу преуменьшать ситуацию. Вы знаете, каков дневной рацион британского солдата?
— Боюсь, что нет.
— Фунт говядины, фунт хлеба и полпинты джина. Целых полпинты! И когда у них есть деньги на руках, и они не проигрывают их в карты, они тратят их на то, чтобы купить еще больше джина.
