– Степан! Зовут до Войсковой избы! Ты ж тума учёная! Корнила говорит за тебя! Надобен!

Разин пилил с Мевлюдом дрова.

– Сбирайся, Наум велел! – всё кричал Прошка. – Ваньки нету, а добрый толмач требуется!

Степан молча допилил чурбак. Отряхнул стружку. Пошёл одеваться.

Прошка, опасаясь погонять Степана, сорвался на Мевлюдку:

– Мог бы сам кафтан принесть, стоишь тут!

– Мог бы свой кафтан привезть бачке Степану, шумишь тут! – отвечал Мевлюд. – Или полы порезаны, Прошка?

– Я те не Прошка, рабская душа! – взбеленился Жучёнков, рубя воздух нагайкой. – Выйдешь со двора – с одним ухом вернёсся!..

…объявился на крыльце, поправляя кушак, Степан.

Прошка приумолк, кидая на выводящего коня татарина бешеные взгляды.

– …за Азовом, с засады взяли ночью с боем богатого османа, Стёп! – торопливо рассказывал Прошка по дороге. – А рекёт – не разберёшь. Османска вроде речь, а на таком вздорном языке, поди, лишь в самом Стамбуле, в султанских дворцах, и говорят. Навроде иных наших бояр, аль попов. Как разглаголятся иной раз – одуреешь слухать, ни аза не ясно…

Прошку оставили за дверью Войсковой избы.

Наум и Корнила подсказывали Степану, что спросить.

Осман был глазастый, носатый, молодой, с ещё подтекающей раной на перевязанной голове. Без чалмы, в минтане, в шёлковых шароварах.

Говоря, торопился, будто надеясь, что, как только он всё расскажет, его отпустят восвояси.

Речь его Степан понимал без труда – то был османский язык его матери.

Скоро угадал и то, что осман хитрит, путает.

Степан и до того дня знал: во всяком разговоре важно не столько уяснить, о чём говорит отвечающий, но найти особые слова для спроса. И дальше распознавать речь столь быстро, чтоб вовремя ухватить говорящего на лукавстве или страхе.

Скромно сидя в углу Войсковой избы, глядя умными глазами мимо всех, Степан переводил сказанное османом, время от времени тихо, безо всякого чувства, добавляя:

– …тут врёт.

Сам не знал, откуда к нему снисходило знанье.

Османа переспрашивали заново, убеждаясь: и правда, юлит.

…с час Степан гонял его.

С османа тёк пот, мелко дрожали губы.

Он закатывал глаза, просил воды.

Наум налил кружку и сам в три глотка выпил.

Снова налил, оставил около себя.

Кивнул Степану: пытай дальше.

…слыша Степанов турецкий, осман косился на него так возмущённо, словно застал его в своём доме.

Степан, не ощущая для себя никаких трудностей в речи, то уходил в сторону, расспрашивая про малое и нелепое, то вдруг, нежданно, возвращался к тому, ради чего и шёл разговор.

…на второй час осман прижал к лицу тонкие, как бы выгнутые в обратную сторону кисти, просидел так с минуту и, выдохнув, враз, без понуканий, поведал за всё, о чём спрашивали, с щедростью столь чрезмерной, что хоть посольство к государю собирай, и вези того османа до Москвы в надежде на щедрость государеву.

Наум качал головою.

Корнила подмигнул Степану: ай да крестник!..

– Инди бана су верирлер? (Теперь мне дадут воды? – тур.) – спросил осман.

С виска у него, тонкой струйкой, покатилась за пазуху кровь.

Корнила подал ему воды.

…в апреле Ивана Разина снарядили во главе малого, в один стружок, посольства уже во калмыки: подбить их на совместные поиски против крымцев.

С Иваном ушли Степан, Нимя Трухметов, Прошка Жучёнков, Кривой и нанятые гребцы из руси.

…шли под низким небом, сквозь густые утренние туманы, мимо набухающего соками дикого поля, вдоль зарослей камыша, просыревших прибрежных песков. От станицы к станице, повсюду встречая знакомых казаков.

День ото дня огненный бок светила доспевал, становясь на чуть, но теплей.

Чем выше по Дону – тем величавей и чудесней высились прибрежные взгорья: то в грязной апрельской прошлогодней зелени и в чёрных кустах крушины, то в белых меловых сходах – будто мельницу унесло, а муку рассыпало.

На памятных местах вставали, взбирались на кручи. Дневали, блаженно оглядывая раскрасоты дикого поля. Пахло первыми травами. Воздух струился и голубел. Гривы лесов чернели.

С каждым взмахом вёсел казаки, как льдину, тянули на себя Русь.

…так и добрались к донской притоке именем Иловля.

Здесь, достигнув окраин Московского царства, ушли по Иловле направо.

Речка та была малой в ширину, в осоке и рыжих водорослях.

Берега – сплошь поросшие непролазным кустарником.

Двигались сквозь белесый туман, неспешно: местные казаки городков не ставили и показаться проезжим не спешили.

– …тут вроде… – вглядывался в приближающийся пологий бережок Кривой, знавший местных иловлинских жителей.

С берега засвистели.

Вся иловлинская станица была – дюжина казаков. Все промеж собою – родня: братья, дядья, прочие их кумовья. Все – русые, лепые, зубастые, весёлые. Пистоль был только у их старшака, Захара, зато у каждого – по топору.

…щедро накормили ушицей, напоили вином.

Черкасские поделились с ними азовскими да крымскими вестями. Иловлинские поведали, какие великие сборы идут по Руси на брань с ляхом за украйны.

Как наелись, тяжело охмелевший Прошка Жучёнков пошёл до ветру, и запропал.

…спустя время заслышали шум. Иловлинские казаки переглянулись, и, сразу догадавшись, кивнули гостям, чтоб не беспокоились. Младший из них канул во тьму; скоро вернулся с Прошкой.

Разгорячённый, Прошка таращил глаза, тряс кулаками, хорохорился.

– …да там у нас купчины астраханские стали на ночь, тож ушицей потчеваются, – смеясь, поведал казак. – Ваш Прон к ним и вышел, попутав. Присел к огню, ложку достал, да и давай исть дальше. До-о-олго сидел… Потом, говорят, как вско-очит! Да саблю выхватит!.. «Где мои казаки?! – кричит. – Порешу всех!» Чугунок сронил их… Ушицу пролил… Костёр потоптал!..

…смеялись по-хорошему.

…скоро иловлинские казаки стали подзуживать Прошку:

– Братка, слухай! Купцы жалятся: голодны… Мож, рыбки им выловим?.. Ты гораздый мырять? Соминую яму покажем – сами пужаемся: велик сом…

Прошка поначалу отшучивался.

Ещё подвыпив, начал сердиться.

Иловлинские, будто не видя того, потешек не прекращали.

В ночи едва не подрались, но старшак развёл ссору, а главного своего шутника погнал прочь, чтоб остудил язык.

…переждали недолго – и снова вспомнили за Жучёнкова, но тот спал уже.

– Скучно, что ли, живёте тут? – спытал иловлинских Иван. – Идите, раз так, на низы: у нас там веселие, как на скоморошей свадьбе.

– Тут своя служба, – всерьёз ответил их старшак. – На завтра сам поглядишь, атаманушко.

…ночевали в землянках; спали мало; на первой зорьке поднялись.

Все, кроме Нимки, похмелились по кружечке-другой.

Посольский стружок низовых казаков волокли пять вёрст до реки Камышинки.

Переволока была проторена с умом, а где надо – уложена брёвнами.

Работу свою иловлинские казаки делали ловко, с неизменными, не всегда внятными гостям прибаутками.

…на прощанье ещё налили – и расстались