В конце концов он понял, каково решение.

— Ты серьезно? — спросил он Роджера. — Ты действительно вступишь в армию?

— Да, — ответил Роджер. — Это единственный выход.

— Когда?

— Я завтра сяду на дилижанс до Бристоля. Я слышал, там стоит корабль, который ждет подкрепление для отправки в Испанию.

— Так скоро!

— Это должно быть завтра.

— В таком случае, — сказал Кит, — я отправлюсь с тобой.

*

Сэл и Джардж закрывали дом Кита. Джардж смазывал инструменты и заворачивал их в промасленную ткань. Сэл складывала одежду и постельное белье в мешки и зашивала их, положив внутрь лаванду от моли. Остальные домашние вещи она укладывала в одолженные чайные ящики.

В рукаве у нее была спрятана записка от Кита:

«Моя любимая мама,

Нам нужно бежать. Роджер должен денег и не может заплатить, а наше дело рухнуло из-за луддитов. К тому времени, как ты прочтешь это, я буду далеко от Кингсбриджа. Мы собираемся вступить в Королевскую артиллерию.

Прости за такой удар.

Пожалуйста, отправь все наши вещи в мастерскую Роджера в Бэдфорде. Ключ при этой записке.

Твой любящий сын,

Кит»

Сэл была в ужасе и не могла сдержать слез. Он был ее единственным ребенком. Умом она понимала, что двадцативосьмилетний мужчина не обязан жить рядом с матерью, но в сердце чувствовала себя покинутой. И она была в ужасе от того, что может случиться с ним на войне. У Кита было много прекрасных качеств и один выдающийся талант, но он никогда не был бойцом. «Артиллерия» означала пушки, так что и Кит, и Роджер окажутся в самом пекле любого сражения, и вражеские солдаты будут изо всех сил стараться их убить. Если Кит погибнет, это разобьет сердце Сэл. И, что еще хуже, она всегда будет чувствовать, что в этом виноват Джардж, ведь это он спровоцировал кризис, ломая станки.

Пока они работали, появились двое мужчин. Один был невысок и короткошеий, у другого были выпученные глаза. Каждый держал в руке грубо обтесанную тяжелую дубовую дубину.

Тот, что с выпученными глазами, спросил:

— Где Роджер Риддик?

Джардж медленно повернулся к мужчине.

— И зачем ты ищешь его с дубиной в руке, Жабоглаз?

Сэл готова была вступить в драку, но не хотела ее. Она пробормотала пословицу:

— Кроткий ответ отвращает гнев, Джардж, помни.

— Риддик задолжал, раз уж тебе так надо знать, — сказал Жабоглаз.

— Вот как? — сказал Джардж. — Ну, его здесь нет, а у меня самого руки чешутся сломать эту дубину о твою уродливую башку, так что советую тебе проваливать отсюда, пока я еще в благодушном настроении. — Он повернулся ко второму мужчине. — А тебя это тоже касается, Бык.

— А как насчет денег мистера Калливера? — спросил Жабоглаз. — Риддик должен ему девяносто четыре фунта, шесть шиллингов и восемь пенсов.

Сэл была потрясена суммой. Это было больше, чем все сбережения Кита. Она возмущенно сказала:

— Если Спорт Калливер позволил Роджеру Риддику влезть в такие долги, то он еще больший дурак, чем я думала.

— Нам велено забрать деньги мистера Калливера.

— Ну, у меня в кармане около шести пенсов, — сказал Джардж. — Можете попробовать отобрать их у меня, если считаете, что вам повезет.

— Куда делся Риддик?

— Он пошел поговорить с архиепископом Кентерберийским о пагубности азартных игр.

Жабоглаз выглядел озадаченным, затем его лицо прояснилось, и он сказал:

— А ты, я смотрю, шутник?

Он отвернулся, и Бык последовал за ним.

Отойдя на безопасное расстояние, Жабоглаз крикнул напоследок:

— Мы еще увидимся, Джардж Бокс. Посмотрим, каким ты будешь шутником, когда будешь болтаться на виселице.

*

Джардж предстал перед мартовским судом квартальных сессий, где председательствовал Хорнбим в качестве главы мировых судей. Было созвано большое жюри, чтобы решить, следует ли передавать дело Джарджа в суд ассизов по обвинению в разрушении станков, каравшемуся смертной казнью.

Обвинителем выступал шериф Дойл. Так бывало не всегда. Обычно обвинение выдвигала потерпевшая сторона, в данном случае это был бы Мозес Крокетт, но строгих правил на этот счет не было.

Первой свидетельницей была Мейзи Робертс, работница с фабрики, жившая на одной из принадлежащих Хорнбиму улиц на южном берегу реки, рядом с фабриками. Она была молода и одета в лохмотья. Сэл знала ее в лицо, но никогда с ней не разговаривала.

Мейзи, казалось, была довольна оказаться в центре внимания. Сэл подумала, что та, вероятно, солжет под присягой и за шесть пенсов.

Она показала, что видела Джарджа идущим в сторону фабрики Крокетта, и заметила, что в это же время звонили колокола. Она запомнила это, потому что удивилась.

— Я ведь знала, что он звонарь, — сказала она.

Сэл обсуждала с Джарджем, какие вопросы ему следует задавать свидетелям. Он не записал их, потому что не умел читать, но привык запоминать важное. Он сказал Мейзи:

— Вы помните, что в тот вечер, когда мы звонили, было темно?

— Да, было темно, — ответила Мейзи.

— Так как же вы меня узнали?

— Вы несли фонарь.

Ответ последовал незамедлительно, и Сэл догадалась, что кто-то подготовил Мейзи к этому вопросу.

— И света от фонаря хватило, чтобы вы меня узнали, — сказал Джардж.

— Этого и вашего роста, — ответила Мейзи. Ухмыльнувшись, она добавила: — Таких здоровяков немного.

Она была находчива.

В зале суда раздался смешок, и Мейзи выглядела довольной.

— Тот человек, которого вы видели и приняли за меня, он говорил с вами? — спросил Джардж.

— Нет.

Джардж выглядел так, будто забыл, что говорить дальше. Сэл прошептала:

— Спроси, кто ее домовладелец.

Джардж последовал ее указанию.

— Мой домовладелец мистер Хорнбим, — сказала Мейзи.

— И сколько вы должны за аренду?

— У меня все уплачено. — Она выглядела еще более довольной собой.

Сэл была уверена, что Мейзи каким-то образом подкупили. Но возмущаться по этому поводу было трудно, Джардж, в конце концов, был виновен.

Второй свидетельницей была Мэри Доддс, вдова Бенни Доддса, который был звонарем. Много лет назад Бенни влюбился в Сэл, и хотя Сэл никогда его не поощряла, Мэри невзлюбила ее. Она все еще таила обиду.

Мэри показала, что Бенни говорил ей, будто Сэл иногда подменяет Джарджа. Это было очень веское обвинение, поскольку оно сводило на нет алиби Джарджа.

— Но женщины не могут звонить в эти колокола, — сказал Джардж Мэри, — у них силенок не хватит.

— Она может, — ответила Мэри. — Вы только на нее посмотрите, — язвительно добавила она, и зрители рассмеялись.

Затем шериф Дойл удивил Сэл, вызвав ее в качестве свидетельницы.

Ей нужно было принять решение, и на это у нее было всего несколько секунд. Она злилась на Джарджа, была в ярости, за то, что он поставил ее в такое положение, но кипятиться из-за этого не было смысла. Солжет ли она под присягой ради него? Это был и грех, и преступление. Она могла поплатиться за это и в загробной жизни, и на земле.

Но если она скажет правду, Джарджа, вероятно, повесят.

Она принесла присягу, затем Дойл спросил:

— Миссис Бокс, вы были в комнате звонарей во время их репетиции в ту ночь, о которой мы говорим?

В этом не было ничего плохого.

— Да, — сказала она.

— Все это время?

«Кто-то подсказал Дойлу, что говорить», — подумала Сэл. Сам по себе он был не так умен.

— Да, — сказала она.

— И за это время ваш муж, Джардж Бокс, покидал комнату?

Настал решающий миг, и Сэл не колебалась.

— Нет, — солгала она. — Не покидал.

— Вы когда-нибудь звонили в церковный колокол?

— Нет. — Ложь теперь давалась легко.

— Как вы думаете, вы бы смогли?

— Понятия не имею.

— Миссис Бокс, совершили бы вы лжесвидетельство, чтобы спасти своего мужа от виселицы?

Этот вопрос застал ее врасплох. Она только что совершила это преступление, но не могла ответить на вопрос «да», поскольку это подорвало бы ее показания. С другой стороны, она не была уверена, что «нет» тоже будет хорошим ответом, ведь это выставило бы ее бессердечной. Мужчины не любят бессердечных женщин. А все присяжные были мужчинами.