штурмовали корабль.
– За короля и Магеллана! – поспешно повторяли матросы «Консепсьона», опускали оружие, сдавались в плен.
Капитаны со слугами оказывали упорное сопротивление. Кесада отчаянно пробивался к баку, где дрался Картахена. Прибывавшие с «Виктории» латники загораживали путь, разбивали врагов на две группы. Сверкали мечи, лязгало по доспехам железо, брань и проклятия перемешивались с криками раненых. Люди инспектора заняли лестницы на бак, копьями сбрасывали наступавших. Кесада сражался на палубе. С него сбили морион, оцарапали лицо, раздробили щит с фамильным гербом, злорадно насмехались, грозили посадить задом на копье. Он рубился из последних сил, безнадежно, обречено, ибо отступать было некуда, – его окружали злобные лица, жаждавшие дворянской крови еще вчера недосягаемого им человека, а сегодня превратившегося в преступника. Капитан не надеялся на пощаду, искал смерти, сознавал, что опять проиграл последнюю в жизни партию в шахматы. У него осталось одно: достойно умереть, как погиб его отец в сражении с маврами, как он сам учил сына в родной Испании.
Незаметно для себя, Кесада пятился к шканцу, где наверху его поджидали с сетью Николай Грек и Диего Кармона. Латники копьями подгоняли капитана к стенке. Слуг повалили и связали, никто не мог предупредить его о ловушке. Картахена с бака из-за полоскавшихся на ветру парусов потерял соратника из виду. Кесада слышал с противоположного конца корабля крики, придававшие ему силы в бессмысленном сопротивлении. Гаспар прикрывался осколком щита, рубил копья, и в этот момент, как на римского гладиатора, на него набросили сеть. Щит вывалился из рук, меч воткнулся в сапог. Его принялись пинать, избивать кулаками, пока он под ударами не повалился на палубу и, уткнувшись лицом в дубовые доски, беззвучно заплакал от беспомощности и обиды.
Наступила тишина. Дуарте засунул меч в ножны, устало побрел к баку, где солдаты в полсилы пытались подняться по лестнице к контролеру. Барбоса встал неподалеку, сложил руки на груди, залюбовался зрелищем. Ленивое сражение скоро наскучило ему
– Сеньор Картахена, вам не надоело сопротивляться? – спросил он и добавил: – Я велю Гансу Айресу расстрелять вас из фальконета, если не сложите к моим ногам оружие!
Картахена обернулся к «Виктории» и заметил в десяти метрах наведенное немцем орудие. Канонир боялся задеть штурмующих солдат, ждал удобного момента. Люди Барбосы без приказа прекратили драку, отошли назад подальше от картечи. Слуги Картахены бросили оружие, спустились вниз. Рыцарь оказался в одиночестве. Еще раз взглянув на немца с раскаленной докрасна звездочкой запальной иглы, он вытер о рукав родовой меч, обнажавшийся при королях Испании, вложил в золоченые ножны с кровавыми камнями, отвернулся от зрителей, поцеловал его и бросил за борт. Полный достоинства и чести, племянник Фонсеки сошел с бака. Чернь расступилась перед грандом, никто не осмелился притронуться к нему. Картахену увели в трюм, заперли отдельно от Кесады.
Глава XL
Расправа над заговорщиками
Хмурым дождливым утром 3 апреля на берег в лодке отправились четыре землекопа вырыть могилу Хуану Элорьяге. У реки на ровной площадке между холмов капелланы освятили землю для праха португальца. К полудню доставили все необходимое для погребения. Плотники сколотили гроб, обтянули черной тканью, украсили малиновыми лентами с кистями шелковых ниток, приготовленными для обмена с туземцами. Из белого атласа сшили подушку, наполнили опилками и стружками от гроба. Из второго куска изготовили покрывало. Средств не жалели. Магеллан распорядился похоронить штурмана по высшему офицерскому разряду. Тучное тело кормчего прикрыли королевским штандартом, бережно опустили в лодку, повезли с почестями на берег.
Когда офицеры вынесли гроб на землю, загремели салютом пушки, провожая в последнюю дорогу верного сторонника адмирала, пирата и насильника, мечтавшего вернуться домой капитаном. За гробом колонной с флагами в парадной форме, как на торжественной мессе в бухте Святой Люсии, шествовали поредевшие команды судов. Закованные в кандалы сорок человек с трех кораблей ожидали своей участи на дне трюмов.
Магеллан брел с непокрытой головой, глядел воспаленными красными глазами на гроб, не замечал ничего вокруг. Мелкие капельки дождя путались в густых седеющих волосах, стекали по широкому лбу, поблескивали в длинной отросшей бороде. Чуть поодаль, сжимая двумя руками адмиральский стяг, шел шурин, ставший капитаном и вторым командиром эскадры.
Подавленный и удрученный пролитой кровью, обеспокоенный судьбою пленных, не видя грязи и камней, машинально размахивая кадильницей и бормоча молитвы, отец Антоний семенил за знаменем в старой рясе, в сбитых матросских сапогах, надетых на голые ноги. Священник дал обет за грехи человеческие вести строгую жизнь, пока не исчезнет зло на земле, не прекратятся раздоры и братоубийства.
На кладбище гроб опустили на скамьи. Капелланы совершили обряд, помогли душе несчастного обрести покой на небесах у Пречистого Престола. Затем долго и проникновенно говорил адмирал, ставил в пример жизнь погибшего, просил кары Господней антихристам, предателям, клятвопреступникам, о коих два дня назад пламенно проповедовал отец Антоний. – Горе вам, заблудшие, поверившие лжехристам! – восклицал Магеллан, словно перед ним стояли не солдаты, подавившие мятеж, а сорок колодников, пошедших за Картахеной. – Огненная десница покарает вас, не будет вам покоя на земле и на небе! Только выполнивший долг достоин вечного блаженства и легкой смерти! Поглядите, как ангелы принимают душу праведника в свои объятия, как возносят в небесные чертоги, как поют сладкими голосами!
Мокрые озябшие люди смотрели по сторонам, но ничего не замечали, кроме тяжелого серого неба, придавившего ползучий туман. В ушах завязли дробный шорох дождя, легкий шелест волны о блестящую рыжеватую гальку – унылый шум осени.
Желтое лицо покойника выражало равнодушие и усталость. Тонкие струйки сбегали за уши на подушку, впитывались тканью. Белоснежный королевский штандарт посерел, обтянул выпуклое брюхо кормчего. Между ног образовалась лужа.
Адмирал клялся наказать виновных, отчего присутствующим становилось не по себе. Отец Антоний сокрушенно качал головой, видел вместо лучезарных ангелов грубые виселицы с раскачивающимися на ветру трупами. Он знал, по флотскому закону сорок человек обречены на смерть. «Зачем все это? Кому нужна такая победа? – думал францисканец. – Пусть бы враги уплыли в Испанию, ласкали жен, растили детей. Прочие бы с честью достигли островов, поровну поделили богатства и славу. Господь дал человеку право выбора. Почему же одни люди заставляют других поступать по своему желанию? Господи, прости им грехи, – просил Антоний за Кесаду и Малину. – Дьявол затмил их разум, страх голода и смерти во льдах превратил в зверей».
Наступила пора прощания. Утомившийся адмирал отошел в сторону, уступил место у гроба соратникам и друзьям. Альваро Мескита, с перевязанными руками и в кровоподтеках, опустился в грязь на колени,