— Дела все еще идут хорошо, Кит? — спросил Баз.

— Неплохо. Та дубовая опора, что ты сделал для котла Эймоса, вышла отличной, очень прочной, спасибо.

— Она должна прослужить дольше, чем сам котел.

Джардж взял ложку, но не ел.

— Ну, не знаю, — сказал он. — Вы двое делаете машины, чтобы лишать других людей работы. В чем тут смысл?

— Мне жаль, Джардж, — сказал Кит, — но времена меняются. Если мы не будем идти в ногу с новыми разработками, то останемся позади.

— Так вот я кто, значит, по твоему мнению. Оставшийся позади?

Сэл положила руку ему на плечо и сказала:

— Поешь пудинга, муж.

Джардж проигнорировал ее.

— Ты ведь знаешь, что луддиты делают на севере, не так ли?

Все слышали о луддитах. Говорили, что их возглавляет некий Нед Лудд, хотя это, вероятно, было вымышленное имя, если он вообще существовал.

— Они ломают станки! — продолжал Джардж.

— В основном это вязальщики, я полагаю, — сказал Кит.

— Это люди, которые не потерпят дурного обращения от владельцев фабрик, вот кто они, — сказал Джардж.

— Что ж, надеюсь, ты не желаешь, чтобы здесь, в Кингсбридже, тоже ломали станки, — сказала Сэл.

— Я говорю, нельзя винить людей, которые злятся на то, как их топчут.

— Мы, может, и не виним, но правительство винит. Ты же не хочешь, чтобы тебя сослали в Австралию.

— Я лучше проведу четырнадцать лет в Австралии, чем позволю хозяевам себя эксплуатировать.

Сэл рассердилась.

— Ты понятия не имеешь, каково это, быть сосланным в Австралию, и вообще, с чего ты взял, что это будет всего четырнадцать лет?

— Ну, моей сестре столько дали.

— Да, но она уехала семнадцать лет назад и не вернулась. Мало кто возвращается.

— В любом случае, правительство изменило закон, — сказал Кит. — Теперь за поломку станков полагается смертная казнь.

— С каких это пор? — спросил Джардж.

— Парламент принял Закон о защите станков еще в феврале или марте.

— Они пытаются сломить наш дух, вот что это такое, — сказал Джардж. — Сначала Закон о государственной измене и Закон о мятежных собраниях, потом Закон о союзах, а теперь это. Любой, кто встанет на защиту прав трудящихся, рискует быть повешенным. Мы превращаемся в нацию слюнтяев. — Он помолчал, глядя воинственно, а затем добавил: — Неудивительно, что мы не можем победить французов.

*

Когда Августус Таттерсолл пришел на ужин в дом декана, он расспрашивал Элси о воскресной школе, задавая ей подробные вопросы с неподдельным интересом, что ее порадовало и польстило. Он ел с энтузиазмом, но пил мало вина. Кенелма явно раздражала эта светская беседа, и вскоре его терпение иссякло. Когда подали фрукты и орехи, он сказал:

— Я должен спросить вас, архидьякон, о вакантном епископстве Мелчестерском.

— Непременно.

— Мне крайне любопытно знать, какого человека ищет архиепископ.

— Я с радостью удовлетворю ваше любопытство, — мягким, точным голосом ответил Таттерсолл. — Полагаю, вы считаете себя достойным кандидатом и, полагаю, не без оснований, поэтому я должен сразу вам сказать, что выбрали не вас.

«Самый быстрый способ является самым добрым», — подумала Элси, но Кенелм не смог скрыть своего отчаяния. Его лицо покраснело, и на тревожное мгновение она испугалась, что он разрыдается, но гнев взял верх. Он сжал кулаки на белой скатерти.

— Вы считаете меня хорошим кандидатом, и все же… — Он едва не задохнулся от этих слов. — И все же вы намекаете, что место получил кто-то другой.

— Да.

— Кто он? — потребовал Кенелм. Затем он понял, что ведет себя невежливо, и поспешно добавил: — Если вы не возражаете против моего вопроса.

— Вовсе нет. Архиепископ выбрал Горация Томлина.

— Томлина? Я знаю Томлина! Он был на два года младше меня в Оксфорде. Я не слышал, чтобы с тех пор у него была особо выдающаяся карьера. Скажите честно, архидьякон, это потому, что я шотландец?

— Абсолютно нет. Могу вас в этом заверить.

— Тогда в чем причина?

— Я вам скажу. Томлин провел последние пять лет капелланом в драгунском полку и уволился только из-за болезни, подхваченной в Испании.

— Капелланом?

— Я знаю, о чем вы думаете. Сливки духовенства нечасто становятся армейскими капелланами.

— Именно.

— В некотором смысле, в этом-то и дело. Архиепископ очень серьезно относится к войне. Мы сражаемся против атеистических идей, по его мнению, и, хотя Бонапарт отменил некоторые из наиболее оскорбительных антихристианских актов французских революционеров, он не вернул собственность, украденную у французской Церкви. Наше духовенство должно быть частью этой битвы, таков аргумент. Солдаты на передовой, зная, что могут умереть в любую минуту, больше всего нуждаются в Божьем утешении. Наши лучшие священнослужители не должны оставаться дома в уютных приходах, они должны идти туда, где они нужны людям. Именно такую службу архиепископ стремится вознаградить в первую очередь.

Кенелм долго молчал. Элси чувствовала, что сейчас не время для нее говорить. Наконец Кенелм сказал:

— Позвольте мне убедиться, что я вас правильно понял.

Таттерсолл ободряюще улыбнулся.

— Пожалуйста, говорите свободно.

— Вы считаете, что я достоин епископства.

— Считаю. Вы умны, порядочны и трудолюбивы. Вы были бы ценным приобретением для любой епархии.

— Но вы знаете, что в нынешних обстоятельствах архиепископ всегда отдаст предпочтение человеку, служившему капелланом.

— Верно.

— Значит, единственный способ для меня быть уверенным в достижении своих надежд это стать капелланом.

— Единственный верный способ, да.

Кенелм взял бокал с вином и осушил его. Он выглядел как человек, идущий на казнь.

«О нет», — подумала Элси.

— В таком случае, — сказал Кенелм, — завтра утром я предложу свои услуги 107-му пехотному полку.

33

Пастор Мидуинтер сказал, что сделает объявление в воскресенье утром после причастия. Эймос нервничал всю службу. Он не мог предвидеть, какую поддержку получит. Элси говорила, что люди знают его и любят, но захотят ли они, чтобы он представлял их в парламенте?

Они находились в третьей методистской молельне, построенной в Кингсбридже. Эта была самой большой, настолько внушительной, что некоторые члены общины считали ее слишком впечатляющей. Люди должны трепетать перед деяниями Божьими, а не перед творениями рук человеческих, считали они. Но другие думали, что методизму пора не только хорошо себя чувствовать, но и хорошо выглядеть.

Эймос в этом споре занимал нейтральную позицию. У него были дела поважнее.

— Вы, вероятно, все знаете, что парламент распущен и назначены всеобщие выборы, — начал Мидуинтер.

Он тоже был внушителен и впечатляющ. Ему было шестьдесят семь, но годы лишь придали ему благородства. Его волосы и борода теперь были совершенно белыми, но такими же густыми, как и прежде. Молодые девушки видели в нем отца, но женщины средних лет часто краснели и смущались, когда он заговаривал с ними своим бархатным голосом.

— Я с большим удовольствием сообщаю вам, что один из уважаемых представителей нашей общины выдвигает свою кандидатуру, — сказал он. Он сделал паузу для драматического эффекта, а затем произнес. — Эймос Барроуфилд.

В церкви не аплодировали, даже в методистских молельнях, но свое одобрение выражали, говоря «Аминь» или «Слава Господу». Несколько человек поймали взгляд Эймоса и сделали ободряющие знаки.

Это было хорошо.

— Нашему движению пора оказывать большее влияние на управление нашей страной, — сказал Мидуинтер. — Я согласился выдвинуть Эймоса и верю, что это встретит ваше одобрение.

Снова послышались «аминь».

— Тех, кто хотел бы помочь в предвыборной кампании Эймоса, приглашаю остаться после службы для организационного собрания.

Эймос гадал, сколько человек останется.

Когда служба закончилась, прихожане расходились не сразу. Они приветствовали друг друга, болтали, обменивались новостями. Примерно через полчаса половина из них ушла, а остальные снова начали садиться, с ожиданием глядя на пастора.