Пока мы пили эрзац-кофе и разговаривали, ее дочь спала на раскладушке за ширмой. На мой вопрос, где она принимает мужчин, Эльза ответила: “Здесь, где же еще? Другого жилья у меня нет”. Она рассказала, что до войны училась в консерватории. Когда муж погиб, учебу пришлось бросить. Петь начинала в “Адлоне”, потом “Адлон” разбомбили. “Кронпринц” ей не нравится, но выбирать не из чего. Прощаясь, попросила передать привет Григорию Токаеву. Я сказала, что не смогу этого сделать, потому что Токаев сбежал в Великобританию. Эльза воскликнула: “Он все-таки это сделал!” И рассказала, что однажды Григорий попросил ее познакомить его с кем-нибудь из британских офицеров. Зачем, не сказал, а Эльза не спрашивала. Его просьбу она выполнила. С майором британских ВВС Токаев встречался несколько раз. О чем они разговаривали, Эльза не знала, но теперь понимает, что уже тогда он начал планировать уход на Запад. Она добавила: “О Григории меня уже расспрашивали”. А на вопрос, когда и кто, ответила: “Вскоре после того, как мы с ним расстались. Русский офицер в чине капитана. Он не назвался. Среднего роста, русый, курносый, приехал на ‘виллисе’. Очень подробно спрашивал о британском майоре, с которым я познакомила Григория”. – “Вы рассказали?” – “Да, он был очень настойчив. Предупредил, что если я буду что-то скрывать, то у него есть способы испортить мне жизнь. Я испугалась. Григорию это повредило?“ Я ответила: “Ему уже ничего не может повредить”. На этом мы расстались».

Полученная информация не позволяет ответить на вопрос, вызван ли уход на Запад подполковника Токаева идейными соображениями, как он утверждает, или же он является агентом советской разведки. Судя по описанию, советский офицер, который расспрашивал Эльзу Рихтер о Токаеве, является капитаном Квашниным. О знакомстве подполковника Токаева с британским офицером он был обязан доложить генерал-полковнику Серову. Следовательно, уже тогда у Смерша были сомнения в благонадежности Токаева. Тем более непонятно, почему советская контрразведка не воспрепятствовала его побегу.

Майор Д. Хопкинс.

15 февраля 1948 года

10

Вечером того дня, на который профессор Танк назначил встречу подполковнику Токаеву, Григорий выехал на своем автомобиле «ганза» в Западный Берлин. На пустынной набережной Ванзее он остановился и заглушил двигатель. Минут через двадцать из темных развалин выскользнул Генрих Хиль, сел в машину и сказал, куда ехать. Накануне Григорий изучил по карте маршрут к дому Танка, но поехали они запутанным кружным путем. Григорий понял, что Хиль не хочет, чтобы его спутник запомнил дорогу, но возражать не стал. Минут через сорок они въехали в переулок с разрушенными домами. Хиль попросил загнать машину в развалины и провел Григория к подвалу, в котором жил Танк.

Подвал находился под многоэтажным домом, от которого остались только стены. В нем было полтора десятка каморок, когда-то служивших жильцам дома для хранения инструментов, велосипедов и ненужных вещей. Сейчас в них жили, из-за дверей доносились мужские и женские голоса, детский плач. Возле одной из каморок в глубине подвала Хиль остановился и постучал в дверь условным стуком. Звякнул засов, дверь открылась. Каморка была тускло освещена керосиновой лампой с подкопченным стеклом.

– Входите, господа, – пригласил хозяин простуженным голосом и подкрутил в лампе фитиль. Стало светлее.

Григорий осмотрелся. Помещение было небольшим, без окна, места в нем хватило только на узкую кровать и стол из ящиков с положенной на них столешницей из двери. На ней были аккуратно сложены книги и бумаги, сверху лежала логарифмическая линейка. Профессор Танк был худым человеком среднего роста с нездоровым лицом. Он сильно сдал с 1940 года, когда в составе делегации немецких авиаконструкторов приезжал в Москву и побывал в академии Жуковского. Танк показал Григорию на табурет, а сам опустился на кровать.

– Садитесь, герр оберст. Могу предложить кофе. Настоящего. Моему помощнику удалось раздобыть немного. Генрих, займитесь.

Пока Хиль молол зерна в ручной мельнице и зажигал спиртовку, Танк молча рассматривал гостя.

– Добрый вечер, профессор, – проговорил Григорий. – Вы меня помните?

– Да, мы познакомились с вами в Москве. Это было очень давно, в другой жизни. Вы хотели меня видеть. Зачем?

– Мы очень высоко оцениваем ваши достижения и готовы забыть, что вы работали против нас, – ответил Григорий. – Американцы предлагали вам сотрудничество?

– Да, мне дали об этом знать.

– Почему вы не согласились?

– Я устал от войны. Теперь, когда война кончилась, я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое, чтобы обо мне забыли.

– Война не кончилась, профессор, – возразил Григорий. – Вы знаете о речи Черчилля в Фултоне?

– Знаю. Она меня очень встревожила. Это безумие. Закончив одну войну, готовиться к новой. История ничему не учит. Даже такие чудовищные ее уроки.

– Ваш кофе, господа, – прервал их разговор Хиль.

– Спасибо, Генрих. Пейте кофе, герр оберст. Настоящий кофе – большая редкость в Берлине. Генрих, вы куда? – спросил Танк, увидев, что Хиль идет к двери.

– Не хочу вам мешать.

– Останьтесь. У меня нет секретов от моего помощника.

– Я все-таки пойду. Посмотрю на обстановку снаружи. Я был причиной того, что русские вышли на вас. Никогда себе не прощу, если они вас захватят.

– Это возможно? – спросил Танк, когда его помощник вышел.

– Да, – хмуро кивнул Григорий. – Если наш разговор не даст результата.

– На какой результат вы рассчитываете?

– Вы знакомы с Гельмутом Греттрупом? – спросил Григорий, не ответив на вопрос Танка.

– Я его знал. Какое отношение он имеет к нашему разговору?

– Никому еще не удавалось уклониться от выбора, перед которым его ставит история. Гельмут Греттруп сделал свой выбор, он согласился сотрудничать с нами. Сейчас он с семьей находится в Советском Союзе, ему созданы все условия для работы и жизни.

– В Пенемюнде Греттруп занимался «Фау-2». Чем он занимается в России?

– Тем же. Ракетами.

– Снова работает на войну? Знаете, герр оберст, какое качество я ненавижу в немецком народе? Законопослушность. Я немец, но за это я себя презираю. Законопослушность превращает народ в стадо, в рабов. В бессловесное быдло