– Да, мама, – ответили дети.

– А я не боюсь! – добавил Гета.

– Как же! – отозвался Бассиан и оттолкнул его от себя, ударив кулаком в плечо. – Ты всегда боишься.

– Неправда, неправда! – завопил Гета, но Бассиан его не слушал. Тогда он устремил на старшего брата взгляд, полный гнева. Или ненависти?

Юлии было некогда вникать в ссоры детей. Буря была готова обрушиться на них.

– Ради Элагабала, сейчас же пригнитесь! – закричала она. – И главное, закройте глаза!

По воле разъяренного Субсолана на пустыню налетела бешеная буря. Солдаты чувствовали, как их мало-помалу окружает песчаное море. Только влажная ткань и масло у основания носа позволяли кое-как дышать. Многим стало понятно: если бы они не сделали этого и не прикрылись щитами, то были бы мертвы… или испытали бы муки, которые хуже смерти.

Но даже самая опустошительная буря когда-нибудь заканчивается. Ветер пошел гулять дальше по пустыне, удаляясь от холмов.

Полузакопанные в землю солдаты начали освобождаться от песка. Почти все были покрыты им с ног до головы и теперь напоминали войско, вышедшее из чрева земли. Они злились из-за пережитых трудностей, только что прошедшей бури, отсутствия воды и предстоявших им долгих переходов. Но еще сильнее злости была ненависть к адиабенцам, осаждавшим Нисибис.

Через несколько дней, после перехода через бескрайнюю пустыню, вдали показались стены Нисибиса. Адиабенцы не верили своим глазам: уже много лет никто не решался преодолевать эту пустыню с таким огромным войском, к тому же летом. Безумие! И тем не менее римляне были под стенами города.

Легионеры не нуждались в приказах: они жаждали истребить врагов, разорвать их на куски, уничтожить. Пленных не брали; о милосердии позабыли начисто. Они убивали и убивали. Этот вечер, долгий и жаркий, стал еще и кровавым. Наконец не осталось ни одного адиабенца, который не валялся бы на земле. Римские солдаты, запертые в осажденном городе, были спасены.

И лишь тогда легионеры позволили себе присесть – многие выбрали для этого трупы врагов – и попросить воды. Драгоценная влага лилась рекой: ее брали из городских цистерн и из колодцев, которыми пользовались осаждающие. Кроме того, Север приказать послать водоносов к ближайшим ручьям.

Утолив жажду мести и просто жажду, римские воины не усомнились, что император позаботится обо всем остальном: об их жалованье, о справедливом разделе добычи, о раздаче съестных припасов и вина.

LII. Mater castrorum[40]

Походный преторий Севера близ Нисибиса Лето 195 г.

Септимий Север лучился радостью. Он решил обосноваться за пределами города, где могли остаться предатели, способные покуситься на его жизнь. Что же касается всего остального, он был спокоен и даже доволен: Нигер повержен и умерщвлен, Сирия пала к ногам победителя, в Эмесе, родном городе его супруги, он был встречен как герой-освободитель. И это еще не все: его усилия увенчались разгромом Осроенского и Адиабенского царств, взбунтовавшихся против Рима. Мятежные города были наказаны, гарнизоны, сохранившие верность Риму, как в Нисибисе, – освобождены. Империя приросла двумя новыми провинциями: Осроеной и Месопотамией. Один лишь Траян зашел дальше его – но то случилось после многих лет царствования и многих походов. Правление же Севера только начиналось. Может быть, рано или поздно он воздвигнет в Риме монумент для напоминания о своих подвигах тем, кто живет ныне, и тем, кто придет на смену. Наподобие мавзолея Августа или, например, колонны Траяна… В память намертво врезались строки, посвященные деяниям первого императора и высеченные на стенах анкирского храма.

Сидя в походном курульном кресле, Север одним духом опустошил кубок с вином – до последней капли. Затем протянул руку, и раб, сопровождавший его повсюду, быстро наполнил сосуд. Император никак не мог стереть улыбку со своего лица. Ничто не омрачало удовольствия, доставляемого вином, этой летней ночью в сердце Месопотамии, невдалеке от освобожденного Нисибиса.

Ничто и никто.

Было приятно также знать, что и его легионеры в этот самый миг наслаждаются вином, которое он повелел раздать сверх положенного, за свой счет.

Поводов, чтобы пить, было немало, и все радостные.

Он стал обладателем новых титулов – parthicus arabicus и parthicus adiabenicus, причем отказался зваться просто parthicus или parthicus maximus: то и другое означало бы, что он одержал победу над парфянским царем. Ему пока что не хотелось дразнить Вологеза Пятого. Возможно, позднее… Но для начала следовало утвердиться у власти, вернуться в Рим, убедиться, что все спокойно. Дальше будет видно. В будущем может случиться все, что угодно. Почему бы не дойти до тех мест, которых достиг Траян? Не завоевать Парфию, раз и навсегда покончив с надоедливым и воинственным восточным соседом?

Он отпил еще.

– А-а-а-ах!

То был вопль чистого наслаждения. Как хорошо! После победы вино казалось еще вкуснее.

Помимо прочего, поход, как он и предполагал, позволил восстановить единство внутри войска, разные части которого прежде насмерть бились друг с другом: одни на стороне Севера, другие на стороне Нигера. В Месопотамию вошли большей частью солдаты из Паннонии и Мезии, но также несколько сирийских вексилляций. Север желал, чтобы все они сражались в одном строю против внешнего врага: это лучшее средство, чтобы сплотить солдат и народы. Борьба с внешним противником стала отличным лекарством для римского войска, израненного гражданской войной. Все шло так, как он задумал.

Он сделал еще один глоток.

Казалось, напиток становится все вкуснее и вкуснее.

Да, он был хорош. Не напиток, а сам Север. Превосходный военачальник, достойный государственный муж. Вот почему он одолел Юлиана, сенаторов, Нигера, осроенцев и адиабенцев. Он очень хорош. После победы над адиабенцами солдаты в седьмой раз провозгласили его императором – и все это за каких-нибудь два года. Пятый, шестой и седьмой – после сокрушения Нисибиса и уничтожения последних очагов сопротивления в этих местах. Мало кто из императоров мог похвалиться столькими чествованиями. Ему хотелось расплакаться от ничем не замутненного счастья. Он знал: никто и ничто никаким образом не может омрачить его великого торжества здесь, в палатке, где он сидел один. Из этой походной палатки он правил почти безграничной империей – от Каледонии до Евфрата, а теперь и до Тигра, от Рена и Данубия до своих родных африканских пустынь.

Но вот занавеси отодвинулись, в проеме показались Лет, Валериан, Аннулин и Кандид, его доверенные легаты, вместе с которыми он одержал все эти победы.

– Что-то случилось? – спросил Север без тени напряжения в голосе.

Какие еще трудности, какие неприятности – в Месопотамии, на Востоке, во всей империи –