Молчание. – Лиза, Касимов и Вихорин стоят печальные. Касимов начинает робко, нерешительно приближаться к Лизе.

Вихорин (прикладывает палец ко лбу, ободряется и говорит в сторону): Придумал!.. Я в парике… (Радостно приподымает немного свой парик за виски.) Подобью парик шишками из ваты, да побольше!.. Браво! Побегу поскорее!.. До свиданья, Лизавета Ивановна! (Уходит большими шагами в среднюю дверь.)

Касимов (печально, со слезами в голосе): Лизавета Ивановна, послушайте!.. (Поет.)

Природа, видно, подшутила,

Когда меня произвела:

Она любовь в меня вложила,

Любви же шишек не дала!

Что делать? право, я не знаю!

Уговорите-ка отца!..

Готов я в ад, лишуся раю,

Отказ же сгубит молодца.

(Падает перед Лизою на колени, рыдая.)

Лиза (с достоинством):

Отец мой все по шишкам мерит;

Людям свою цену дает.

Он вашей страсти не поверит,

Коль шишек страсти не найдет.

К тому ж, по Галля наставленьям,

Вас изучала я сама…

(Ощупывает его голову.)

Судя по ямкам, возвышеньям,

У вас нет сердца, нет ума;

К искусствам нет у вас влеченья;

Едва ль способность есть к любви…

Нет памяти у вас, терпенья,

И жару вовсе нет в крови…

Такого мужа не хочу я!

(Отталкивает его и сама отступает с отвращением.) О нет!.. Уйдите от меня!

Касимов (встает с колен и поет сквозь слезы):

Увы!.. Любви огонь почуя,

Я мнил: когда дождуся дня,

Чтоб тесно с вами породниться?

И что же? – вдруг я узнаю,

Что страсть без шишек не годится!..

О, как не клясть судьбу свою!

(Рыдает и продолжает петь.)

Как зло природа подшутила,

Когда меня произвела:

Она мне в грудь любовь вложила,

Любви же шишек не дала!

(Рыдая, уходит большими шагами в среднюю дверь, держа платок у глаз.)

Лиза (задумчиво, сдобным голосом и печально): Несчастный!.. Но что же делать?.. А может быть, он и в самом деле?! Нет!.. (со вздохом) Я сама пробовала!.. А впрочем… Пойду спрошу папашу. (Уходит большими шагами в правую дверь, крича) Папаша! Папаша!

Декорация переменяется.

Картина II. Пытка

Сцена представляет комнату Касимова. Задняя стена без дверей. Посреди ее стойка красного дерева с двумя трубками, из коих у одной чубук с бисерным вверху чехлом. Над стойкой висят: гусарская сабля и лядунка. По левую сторону стойки, вдоль стены, кровать, с байковым одеялом; а у кровати ковер на стене. По правую сторону стойки комод; а над ним висит портрет Касимова масляными красками, в гусарском мундире. В правой стене дверь. У авансцены, к правой стороне, ломберный стол, по сторонам которого стул и три ставчика. На левой стене небольшое зеркало, под которым стол с бритвенным прибором, фаброй для усов, щеткой и гребнем; а между этим столом и кроватью стул с висящею на нем венгеркою и ставчик с умывальным прибором. – При поднятии занавеса Касимов сидит на стуле перед зеркалом, в халате, с накинутым на плечи полотенцем. Иванов оканчивает брить его голову.

Касимов (наклоняет голову к зеркалу и проводит по ней рукою): И было-то ничего, а теперь совсем гладко; точно колено не туда пристроено!

Иванов вытирает его голову и снимает полотенце с его плеч. Касимов встает, с совсем обритой головой, и начинает ходить вдоль рампы, нередко проводя руками по своему черепу и ощупывая его со всех сторон. – Иванов прибирает бритвенный прибор.

Касимов (ощупывая свой череп): Ну, чего им тут еще нужно? Кажися, все тут есть!.. Однако коли захотели больше, так и дадим по-ихнему. Теперь уж, как там ни верти, а отдадут за меня Лизу! Иванов, ты говоришь, что Вихорин заказал тебе парик с шишками?.. Ну что ж?! Пускай себе надевает; я все-таки возьму свое. Моя выдумка получше! Да коли придется, так я и парик-то с него стащу… Пусть видят!.. Хе, хе, хе!.. Знай наших! не гражданским чета!.. (Ходит, потирая руки.)

Иванов (ставит стул посреди сцены и придвигает к нему ставчик с умывальным тазом, в котором губка; а возле таза молоток): Извольте, ваше благородие, садиться; пора!

Касимов (останавливается в нерешительности): Ой ли?.. А знаешь, Иванов, как-то боязно становится, ей-богу! (Опускает голову, задумываясь, и вновь проводит по ней рукою.) Ну, была не была!.. Валяй, Иванов! (С решительностью идет к стулу и садится на него.)

Иванов становится позади Касимова, подняв молоток над его головой.

Касимов (поет):

Судьба обидела гусара;

Но вот уж млат над ним висит,

И, с каждым отзывом удара,

Талант с небес к нему слетит…

Мужайся, воин, и терпи!

Палач, свой первый дар влепи.

Иванов (ударяя молотком по голове Касимова, тотчас же примачивает губкою и поет): Вот… шишка славы.

Касимов (сморщиваясь, тоже поет):

Величавый

Волдырь на маковку взлетел…

Да! не легка ты, шишка славы!..

Недаром мало славных дел.

Иванов (ударяя вновь и примачивая, поет): Сюда вот память надо вбить.

Касимов (передвигаясь):

Ну, точно… память!.. Нету спора!..

Ее вовек мне не забыть!

Иванов (по-прежнему): Музыка здесь!

Касимов (тоже):

Как бы в два хора

Я оглушен!.. Я понял, други,

И фис, и дис, и всякий прах!..

Ну, право, от подобной фуги

Век целый прозвенит в ушах.

Иванов (по-прежнему): Познаньям место и ученью.

Касимов (съеживаясь, поет сквозь слезы):

Ой, ой!.. Ученость налегла!..

Коли судить по оглавленью,

Она уж больно тяжела.

Иванов (по-прежнему): Ума здесь орган, убеждений.

Касимов (всхлипывая):

У-ух!.. я убежден насквозь…

О боже! столько потрясений

Сразят хоть бы кого небось!

Иванов (по-прежнему): Тут… сила духа.

Касимов (едва усидев):

Тише, больно…

Как сильно захватило дух!..

Иванов, милый! ну, довольно!

Ей-ей, не выдержу, мой друг.

Иванов (по-прежнему): Чувствительность!

Касимов:

Туда ж, в подмогу!..

(плачет)

Страдальцы, понимаю вас!..

Я