Петро подвел гостя к невесте. Круглолицая, с задорно вздернутым носиком, пушистыми глазами, она пожала Саше руку прямо, откровенно, как Петро. Ни капли не удивилась, что пригласил жених на свадьбу совершенно незнакомого. Очевидно, такого рода поступки в характере и Ксаны. Рука у нее тоже шершавая, но маленькая, чуть ли не раза в два меньше, чем у Петра.

Потом гостя представили матерям жениха и невесты, пожилому мужчине — Ивану Парфентьевичу.

— С остальными сам познакомишься, — сказал Петро, — все равно всех не упомнишь… Лена!

Девушка в пестром платье оглянулась…

— Вот, Лена, приятель мой новый. Сегодня весь вечер вместе будете и за стол вместе сядете. Ладно?

— Хорошо! — задорно засмеялась, тряхнув волосами. — Танцевать умеете?

— Нет, — улыбнулся Саша. Сразу взятый ею дружеский, без тени кокетства тон подкупал. Было с Леной легко и просто.

— Она выучит, танцорка заядлая, — сказал Петро отходя.

Болтая о том, о сем с Леной, отвечая на ее смешливые реплики и сам рассказывая забавное, Саша повнимательнее приглядывался к окружающему и сердце его все больше заполняло обаяние маленькой белой комнаты.

А свадьба шла своим обычаем. К дому подъехала вереница специально вызванных такси. Невеста в белом платье, с фатой, дружки и подружки ее сели в первую машину, жених — во вторую, гости разместились по остальным. Свадебный поезд двинулся в фотографию. Сашу и Лену втиснули в «победу» с еще двумя девушками. Всю дорогу спутницы Саши говорили не умолкая — спорили насчет преимуществ капроновых чулок перед нейлоновыми (соглашения, какие лучше, не достигли); обсудили трудность экзаменов по сопротивлению материалов — двоим из них предстояло держать; договорились о заметке в стенгазету насчет инструментальщика, которого никогда нет на месте…

Ехали долго.

Перед объективом жених и невеста сделались серьезными, задумчивыми. Петро не выдержал, засмеялся и оттого снимок, наверно, получился очень хороший…

Когда вернулись обратно, центр комнаты занимали составленные «покоем» столы. Они были разные — один выше, другой ниже, и это почему-то тронуло Сашу. Угощение — такое же скромное, как мебель и сервировка. Аппетитные помидоры возле горок соли. Баклажаны — «синие» их зовут на юге, но вовсе не синие, а цвета перекаленной стали. Маринованный перец. Розовое сало. Мясо с картошкой, обильно политое коричневым соусом. Соленая, жареная, вяленая скумбрия. Золотистые, хрустящие на зубах бычки и глосики.

Как было условлено, Саша сел рядом с Леной. Она расстелила рушник на колени ему и себе, поправила, чтобы лежал ловчее. Простой поступок девушки побудил Сашу с благодарностью глянуть на нее. Ведь о Саше никто никогда не заботился…

…И многое за этот вечер он видел, чувствовал, понимал впервые в жизни…

Подняли тост за молодых.

Выпил и Саша. Вино — освежающее, совсем не хмельное. Оно было разлито по бутылкам без этикеток — простое вино колхозных степных виноградников. Петро и Ксана чокались со всеми. Протянул и Саша свою стопку к стопке невесты. Взгляд ее был веселый и задумчивый в одно и то же время, будто знала она известное ей одной. А Петро задорно подмигнул Саше, но и в его глазах уловил Саша вместе с радостью хорошее раздумье.

— Горько! — крикнул кто-то.

Она неловко подставила щеку. Он так же неловко поцеловал ее, попав в висок. На виске Ксаны остался влажный след губ Петра.

Наступила минутная пауза.

— Хлопцы, девчата, и вы, мамо, и вы, Оксана Григорьевна, и вы, Иван Парфентьевич! Спасибо, что пришли на праздник наш, желаю счастья в жизни и труде вашем, а еще дозвольте мне поднять тост за родную Советскую власть, за мир во всем мире, чтобы всем людям честно жилось и горя не зналось…

— Правильно, Петро, — голос у Ивана Парфентьевича оказался глубокий и звучный, как у певца. — Верное слово!

Одобрительные восклицания слышались со всех сторон.

Подняли рюмки, стопки, стаканы — у кого что. Выпили в торжественном молчании.

Рука Калмыкова дрогнула. Он воровато оглянулся — не заметил ли кто его мгновенной растерянности, заторопился выпить. Вот и приходится преступать закон, запрещающий вино! Почему же он осуждает Крыжова?! И еще «пионер» подумал о том, что пьет за Советскую власть, и мысль показалась дикой… Но более чудовищным было считать себя врагом открытых, веселых людей, которые с дорогой душой позвали его на праздник. А он был врагом — нечего скрывать, обманывать самого себя. Ведь все здесь, конечно, настоящие безбожники, может, даже коммунисты — партийные. Они отвергают Сашину веру и всякую духовную жизнь вообще. Они хотят, чтобы безбожие разошлось по миру…

Светлое настроение, которое держалось сегодня весь вечер, ушло. Оно больше не возвратится. Вспомнились Крыжов, Макруша, Грандаевский — господи, какая тоска!.. Но ведь они — свои, единомышленники!..

— Что с тобой? — изумилась Лена, увидев выражение его лица.

И это тоже было впервые: впервые разговаривали с ним участливым, сестринским тоном, впервые интересовался кто-то его состоянием.

— Ничего, — благодарно ответил Саша. — Голова немного болит.

— Подойди к окну.

Букет роз, принесенный Сашей, поставили на подоконник. Цветы ничуть не завяли, а будто сделались еще пышнее, еще наряднее. Аромат их смешивался с приятной ночной свежестью.

Задумавшись, Калмыков стоял у окна. Над городом еще была ночь. Но где-то далеко-далеко, в той стороне, где море, небосвод сделался прозрачнее, появились на нем два тоненьких, нежных облачка.

Это начинался рассвет.

Глава десятая

ПРИГРАНИЧНАЯ СХВАТКА

Темной туманной ночью группа нарушителей пыталась перейти советскую границу, высадившись на пустынном морском берегу. Но берег только казался пустынным. Пограничники дали возможность преступникам выбраться из резиновой шлюпки на сушу, выгрузить снаряжение, затем окликнули их, потребовали сдаться. В ответ загремели выстрелы. Началась схватка. Пограничников было только двое. Враги видели это по вспышкам выстрелов из автоматов и пытались броситься в атаку, надеясь прорваться к недалекому лесу, который подступал почти вплотную к прибрежным песчаным дюнам.

Обстановка сложилась так, что сержант Васильчук решил пойти на помощь товарищам, оставив свой участок без надзора. Вместе с напарником рядовым Сайфуддиновым, сержант кинулся туда, где стрекотали автоматы. Подмога с заставы явилась быстро. Васильчук и Сайфуддинов вернулись к себе минут через пятнадцать…

Пятнадцати минут хватило, чтобы разведчик, ради которого была затеяна вся кутерьма, благополучно пересек береговую черту, не оставив на гальке никаких следов, и углубился в лес.

Скоро ему опять повезло: наткнулся на узкоколейную железную дорогу, минуту-две спустя услышал недалекое пыхтение паровичка. Показалась «кукушка» — рабочий поезд. Она ехала медленно, солидно. Недолго думая, он ухватился за поручни одного из вагонов, поднялся на