— Я не могу, — голос ее был под стать глазам — бесцветный, отсутствующий. — Не могу я. В школу желает. Заладил одно: «Не хочу дураком быть, хочу учиться».

Мальчик посмотрел на Сашу. Увидел в незнакомом дяде что-то такое, отчего сразу проникся доверием. Не басом, а дискантом, глотая слезы, проговорил:

— Ну зачем они, скажите им! Три класса я кончил на пятерки одни, книгу хорошую подарили, Инна Николаевна перед всеми меня хвалила, а теперь…

Помолчал, обдумывая, можно ли доверить тайну, и решил: можно.

— Я моряком быть хочу, а Инна Николаевна говорит, что математику знать надо, физику тоже… Только мы физику еще не проходили…

Стараясь быть откровенным до конца, признался:

— И математику не проходили… Арифметику пока…

— А почему из школы забрать хотите? — спросил Саша.

Женщина смотрела мимо него, будто разговаривала сама с собой. Калмыков тоже отвел от нее взгляд.

— Брат Прохор приказал ребят из школы брать, там их, говорит, безбожию учат.

— Врет он все, — забасил мальчик. — И читать, и писать, и арифметику…

— Погоди! — оборвал его Саша. Спросил: — Как же так?.. Божественному их учить, конечно, надо, правильно, только и без арифметики не обойдешься…

— Вот, — в голосе женщины мелькнуло теплое чувство: видно, она сама сомневалась в решении взять сына из школы. — Я его к брату Прохору веду, пусть поговорит… Одна с ним, мужа тем летом убило… В грузовике ехали, авария случилась. Мы с Пашкой живые, а его… убило. Как так — я живая, а его убило?!

Калмыкову сделалось не по себе.

— Знаете что — идите домой. С братом Прохором я за вас побеседую… По-другому надо, нельзя парня неучем оставлять.

Не дожидаясь согласия матери, Пашка рванулся и побежал прочь от постылого дома. Женщина побрела вслед, даже не попрощавшись с Сашей, не поблагодарив его, будто и не встретилась здесь ни с кем…

Когда Саша вошел к Крыжову, сектантская троица была в полном сборе. «Пионер» не стал тратить времени на предисловия. Глянул Крыжову в глаза и отчеканил:

— Ты вот что! Хлыстовщину брось, чтобы это — в последний раз.

Крыжов, впрочем, не без оснований, считал себя сердцеведом. Казалось ему, характер Калмыкова, как на ладони. Привлекая Сашу к участию в развратном представлении, Крыжов надеялся «приручить» нового единоверца, сделать его податливее. «Слуга килки» не мог не знать, что такого рода «развлечения» совершенно не согласуются со взглядами на мораль «свидетелей Иеговы»; станет известно сектантскому начальству, Крыжова и дружков его ждет изрядный нагоняй. Сохранить в тайне от Саши «забаву» не удастся. И когда совещались, принять или не принять предложение молодух, избрали самый простой способ — втянуть в компанию Калмыкова, тем заручаясь его молчанием и поддержкой. А поддержка была необходима, потому что каждый понимал: поступают «не по совести». Надеялись, что, в крайнем случае, Калмыков покипятится немного, разыграет из себя святошу — на том и кончится… Так получилось с выпивкой, молча смирился, терпел.

Однако сейчас Крыжов сразу понял, что до конца своего «брата» не разгадал, простым разговором не обойдешься. Посреди комнаты, упорно и строго глядя на «слугу килки», стоял не тихого вида и скромной наружности молодой человек, каким привыкли видеть Калмыкова. Во взгляде его, напрягшейся фигуре, сжатых кулаках чувствовалась сила, воля, даже жестокость.

— В последний раз! — негромко, с ударением на каждом слове повторил Калмыков.

Для Крыжова было достаточно.

Когда-то «советский» мещанин, потом — гитлеровский прислужник, потом — сектант-«пятидесятник», ныне «свидетель Иеговы», Прохор Крыжов в бога верил, искренне мечтал «спастись». Не одного тунеядства ради принял он тревожный пост «слуги килки». Из всех иеговистов Приморска один Макруша не признавал ни бога ни черта, вступил в секту, повинуясь лютой ненависти к советской власти. «Братья» его всегда оставались богобоязненными. Однако религиозность не мешала ни им, ни вообще «духовным пастырям» испокон века!.. «тешить плоть». «Человек слаб», «Не погрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься» — такие и подобные присловья всегда к услугам ханжей-сластолюбцев. Крыжов надеялся, что прибегнет к ним и Саша. Но ошибся. Настаивать на своем «слуга килки» не смел, понимая в глубине души, что виноват.

Буцан, менее сообразительный, а может, менее трусливый, повел себя иначе.

— Чево за хлыстовщина? — возразил он с обычной придурковатой усмешкой. — Ты нас словами не пугай.

Хлысты — изуверская секта, которая прекратила существование давным-давно. Сборища хлыстов заканчивались обычно «радениями», на которых царил самый безудержный разврат. Это и имел в виду Саша, попрекая «братьев».

— Брат Прохор тебе сказал: мы понимаем, что это не по порядку, а ежели все по порядку…

— Нет! — перебил Саша Буцана. — Все будем делать по порядку, как вера велит. Мы не шарлатаны, не обманщики…

— Ты кто таков, нам не ведомо, а мы как хотим, так живем, и никто нам не указ. Мы девок не неволили, они сами к нам пришли.

— Хочешь сам по себе жить, — голос Калмыкова был внешне спокоен, но даже толстокожий Буцан понял, что таится за этим спокойствием, — проваливай на все четыре стороны. У нас тебе делать нечего.

Буцан запнулся. В этот момент Саша получил поддержку от того, от кого меньше всего ожидал.

Макруша резко поднялся с кресла, на котором до сих пор сидел молча, небрежно наблюдая за «баталией». Роль свидетеля ему, видно, прискучила.

— Вот что, други любезные! Хватит воду в ступе толочь. Он, — кивком указал на Сашу, — прав. Я тебе, брат Прохор, сразу сказал: нельзя! Не для пьянок-гулянок собрались мы, для другого… Мы беседы говорим, рефераты читаем, а Катька с Ленкой лишнее болтнут и выходишь ты не пастырь духовный — козел похотливый… Врагам на радость.

Каждое слово Макруши произносилось непререкаемым тоном. Калмыков еще больше укрепился в догадке, что подлинный глава «килки» в Приморске Макруша. Есть у него, очевидно, веские причины оставаться в тени, выдвигать на первый план Крыжова, заправляя всем исподтишка.

Вмешательство Макруши окончательно решило спор.

— Ишь… праведники, — угрюмо пробормотал Буцан, отвернулся.

— Желают эти… женщины к нам ходить, к вере истинной приобщаться, мы никого не гоним. Нет — обойдемся без них, — сказал Калмыков.

Крыжов не ответил. Саша понял, что противодействовать он не будет.

«Вот и хорошо, — подумал Калмыков, смягчаясь. — Я даже слишком строго обошелся с ним вначале. Душа правильная у него, он просто заблуждается… И у кого он мог бы брать пример достойного поведения?.. Вокруг…» — Оборвал сам себя, не желая признаться, что ни Буцан, ни Макруша, ни кто другой из «братьев» и «сестер» не могут служить образцом верующего.

— Теперь еще одно дело, — как можно деликатнее заговорил Саша, после долгой недоброй паузы, которой завершилась стычка. — Шел я сюда и…

Рассказал о встрече с маленьким