— Это верно...

Колоколов обернулся к Косте — на щеках открылись ямочки: ну, прямо девчонка на посиденках в кругу девчат.

— В прошлом годе гнался я с волостными за Кроваткиным. Добрались до Боярши — есть такое село в соседней губернии, в двадцати верстах от Игумнова, за Аксеновку. Только въезжаем в село, а встреч, с оружием наготове, чоновцы. — Кто такие? — орут. А потом Головесов, ну знаешь, командир их отряда, — обратился он к Зародову, — в ругань пустился. Ну-ка, ночь, аль туман. Перепаляли бы вас, как уток. Потому как не должно быть в этом селе чужих. Так и назвал нас чужими. Пока ругались, Кроваткин ушел. А Головесов — разрешение, говорит, давай от губисполкома, чтобы по нашей губернии разъезжать. То есть так, — стал загибать он пальцы, — сначала я к тебе, Афанасий, ты в уездную милицию депешу, к начальнику моему, к Антону Васильевичу Пригоркову, а тот в уисполком, уисполком — в губисполком. Губисполком — в соседнюю губернию, а потом все в обратном порядке...

Зародов покивал головой, нахмурился, а Костя проговорил поспешно:

— Собираются, слышал я, толковать по этому вопросу. Отменят такой порядок скоро.

— Давно бы пора.

Зародов сказал это с раздражением, пригнулся снова к столу:

— Ты мне, товарищ Пахомов, вот что скажи — поскольку из губернии и все должен знать. С чего это они вот такие? На что надеются?

И Зародов был почтителен к Пахомову, хотя и старше намного. Что значит человек из губернии!

— Это о чем вы, Афанасий Власьевич? — спросил Костя, стараясь быть немножечко важным и солидным, как и полагается «губернскому деятелю».

— Да вот о банде... Стреляют, жгут, по лесам — третий год. Расчет держат какой?

— Расчет у них один, — ответил Костя, — чтобы вернуть все старое. Пусть не царя, так капитализм и кулацкие хозяйства. Вот и скрываются по лесам. По всей России на нынешнюю весну насчитывается пятьдесят банд, по данным Центророзыска. И у всех банд цель одна — старая Россия. А вот лозунги придумывают новые. Под грим, значит, прячут свое бандитское нутро. Дескать, «мы за Советскую власть, только не по пути с коммунистами». Слышали, небось, какой лозунг выкинули восставшие в Кронштадте: «За Советы, но без коммунистов». А руководили темными матросами офицеры, дворянских да помещичьих кровей. Нужны им Советы?

У нас в губернии только что арестована группа заговорщиков. Называлась она «Союз возрождения России». Тоже будто ради простого народа, а главари — бывшие полковники да капитаны, купеческие сынки, дворяне. Со многими городами у них была связь установлена. А один поручик имел задание выехать в волости, чтобы наладить отношения с кулаками, вроде банды Ефрема Осы. Может, даже кто и был у него... Ну, да возьмем, выясним.

Зародов тиснул тяжелый кулак в доски стола:

— Не выяснять, а к стенке их. За одно только убийство в совхозе — без суда.

Замолчал, покашлял, а глаза стали холодными и злыми.

— Что ты собираешься делать, Федор?

Колоколов тихонько выругался. По его лицу было видно, что вопроса председателя он ждал, и сразу поугрюмел. Не то что на спектакле, в первом ряду, улыбающийся, хлопающий в ладоши своей дочке, распевающей со сцены революционный гимн. Не то что вчера вечером, когда чаевничали и мирно толковали о Пилсудском и Врангеле, о продразверстке и продналоге.

— Я бы, Афанасий Власьевич, запашкой своей занялся. А то еще мост бы накатывать с твоим плотником, — с грустью проговорил он.

Зародов растерянно вскинулся на него, помедлив, сказал с улыбкой:

— Я бы тоже плотником пошел в подручные, чем вот здесь в исполкоме с утра до ночи. Куда лучше забивать гвозди в кряжи, чем лаяться до хрипа в глотке, гонять в пролетке по деревням, готовить речи. А грамота у меня, сам знаешь, класс приходской. Куда лучше, — повторил он и пригладил жидкие, как у мальчишки, спадающие на лоб волосы. — Сегодня утром слышу — кричат птицы. Летят... — Он потер щеки, уже мечтательно прибавил: — И реки играют вовсю.

— А я, — подхватил опять приободрившийся Колоколов, — вышел сегодня утром на крыльцо босым и ничего — теплы доски, как все равно в мае.

И было похоже — сошлись два мужика-хлебопашца. Нет для них этого кабинета — бывшей волостной управы, где драный диван, где старинной выделки шкаф да стол, на котором гора бумаг, да окна с видом на базарную площадь, которая все еще кишела народом. А была запашка и были руки, которые тянулись к упряжи, и были ноги, которым пора уже идти за плугом по рыхлой борозде.

Первым пришел в себя начальник милиции. Он склонился к столу — точно сообщал какую-то секретную информацию:

— Пятерых я возьму с собой, Афанасий. Сначала Петра Башкирова.

— Это что недавно из армии? — спросил Зародов.

Колоколов кивнул головой.

— Парень бойкий... А еще Александра Вьюшкина.

— Ивана сын?

— Да, — опять отозвался как-то быстро Колоколов. — Видел его? Ну и вымахал парень, пока служил в уездной милиции. А тут женился на Дашке Кропиной из Никульского да вот и перебрался к нам в команду. А еще Вальку Горшкова... тихий парнишка, но усердный. Самсонова Петра Федоровича — хоть и в возрасте, с бородой, но фронтовик. По пути захватим Гаврилу Точилова. Гаврила стреляет метко. На охоте как-то подивился я на него. Да вот еще, — тут он оглянулся на Костю, — товарищ Пахомов?

— Ага, товарищ Пахомов, — воскликнул тут Зародов, и Костя увидел теперь на себе эти спокойные серые с синеватинами глаза.

— Это хорошо, что губерния прислала нам своего работника. И нам надежнее. Посоветуешь, подскажешь... Ты куда собираешься? — обратился он с доброй улыбкой. — Надумал?

Костя помедлил с ответом — то ли у хутора Мышкова в сушилке устроить засаду, то ли ехать в Игумново?

— Пожалуй что в Игумново поеду, — ответил,