– Это письмо. Послушай-ка, совершенное безумие. Утверждаю, что в нем есть немного и от меня. Понимаешь, что это значит? Все вверх тормашками. Не так, как прежде.

– Нам нужно отправиться к Ааве. Ее нужно предупредить.

– Сделаем сани, ты увезешь меня отсюда, потому что в тебе еще есть силы двигаться. Ты совсем не похудел. Где ты находишь такую хорошую еду? Я пытался ловить рыбу, но из этого ничего не вышло. Не видел ни рыбешки. Всего лишь одна синичка. У нее хорошее мясо, но его ужасно мало. Надо поймать десятки, чтобы голод прошел. Ее тушка еще, наверное, там под нарами, подожди. Вот здесь она, очень плохо пахнет. Не хочешь съесть ее? Просто возьми, пожалуйста, так, немного лакомства для мальчика, это хорошо, он же такой товарищ. Витину голову ты, вероятно, уже ночью съел.

– Надо бы найти такую пластину, пластик или фанеру, которая скользит, из нее можно согнуть основание. Доски и гвозди найдутся, хотя бы оторвем косяки. Или если бы сделать лыжи! Эта идея получше. Если найти где-нибудь гладкую доску, вырезать по шаблону и загнуть концы над печкой. Убрать занозы и смазать свечкой. Ты сделаешь мне колею и потащишь за собой. Так я выдержал бы весь путь.

– Смотри, вода уже растаяла, выпьем немного. Хорошо, что и ты можешь немного запить лакомство. Окуну чашку в кастрюлю, пей прямо из нее. Уже теплая, хорошо, лучше усвоится. Надо взять в придачу и соли, чтобы не кружилась голова. Из снега вытапливается мягкая вода, минералы отсутствуют, во рту это чувствуется. Довольно мягкая. Хочешь соли? Ты, вероятно, не одобришь. Собаки до соли не больно охочи.

– Сделаем лыжи, вот чем мы займемся. Пойдем на запад, через большой лес, через него безопаснее. Ты знаешь места, сможешь ориентироваться.

~

Я брожу по сумрачному двору вокруг хижины, заглядываю под фундамент, перерываю чердак сарая, пытаясь найти подходящий материал для лыж. Складываю в кучу все найденные мною веревки, бросаю их на стол и начинаю конструировать упряжь. Из ивы, вероятно, можно согнуть хомут.

Лес за окном стонет в метели. Снега скоро наметет до паха.

Изба нагревается, вечереет, и я открываю дверцу печки как источник света. Огонь весело полощется на бедре, конечно, нам хорошо. Бросаю взгляд на окно. Оттуда смотрит незнакомый мужчина.

Голод и холод забрали все, лицо как у больного раком, щеки запали, глаза провалились и подернулись пленкой, такой же затуманенный взгляд, как у покойной Вити.

Усталость возвращается в конечности, темнота в мозг.

Сгребаю веревки в кучу и бросаю в огонь. Или стоило бы отправиться отсюда, но куда? С какими мышцами? Не знаю, что это за психическое расстройство только что случилось. Наверное, я был так счастлив, что эта собака наконец-то моя. Ждал этого. Но ожидание было слишком долгим.

– Ты пришел слишком поздно, слышишь, соня? Вставай! Ну, встанешь ты уже отсюда, дурень? – кричу я, сотрясая воздух. Хватаю пса за загривок и тащу к двери. Он скулит и сопротивляется, но я выталкиваю его наружу.

– Иди! Проваливай отсюда, – бушую я, но Нанок не слушается. Он прижимает уши и кружит вокруг меня – кажется, что ищет дыру в дверном проеме, чтобы нырнуть назад к теплу печки.

– Нет! Уходи! – рычу я и хватаю щетку на крыльце. Размахиваюсь. Щетка попадает в бок, собака воет. – Беги! Уходи и спаси себя сам! – кричу я, и силы оставляют меня. Валюсь на тропинку. Вытошнило бы, если бы было чем. Собака бежит к берегу и продолжает оттуда свои прерванные скитания, постепенно сливаясь с белым пейзажем. Метель, кажется, скоро кончится.

Айла

2009

Аава тащит сумку с одеждой с верхнего этажа к дверям. Она опять плакала, это видно по глазам, ой, бедная крошка. Надевает обувь, поднимает дорожные сумки и выходит. Из окна вижу, как она заталкивает сумки в багажник автомобиля, смотрит на двор, затем на дом и отправляется по снежной целине к берегу. Снега по колено, а у нее короткие ботинки. Быстро намочит носки, глупая, но я не хочу ворчать из-за этого. Она идет к ели Арвиити. Дерево – хороший повод делать глупости.

Я достаю пакет Оуты из ящика комода и вытаскиваю из него красный анорак. Ощупываю изношенную ткань, затем кладу куртку на кушетку. Складываю, пряча капюшон и рукава, разглаживаю ладонью скользкую ткань и засовываю обратно в пакет.

– Можно подойти? – спрашиваю у Аавы. Она счистила снег с толстого корня и сидит на нем, поджав коленки. – Хотя к дереву не принято сопровождать, – продолжаю я, вытаскивая из мешка одеяло и расстилая его рядом с Аавой. – Сядь на него, чтобы не замерзнуть.

Аава вытирает сопли рукавом и тянет одеяло под себя.

Сажусь рядом с крошкой. Долго ни о чем не говорим, потому что она такая расстроенная, а я не знаю, с чего начать. Наконец, спрашиваю, пыталась ли она еще звонить мальчику.

– Телефон выключен, – говорит она и смотрит мне в глаза. – Бабуля, они убили его.

– Этому я не верю.

– Но он получил три розы. Навеки на острие.

– Это не всегда означает то же самое. Думаю, что он просто заблудился.

– Откуда ты это знаешь?

– У меня такое чувство.

Аава усмехается и дует на пальцы.

– Его стоит сейчас срочно поискать, – продолжаю я.

– Конечно, они его ищут.

– На более широкой территории. Это большая кайра.

Мы сидим тихо и смотрим на реку, которая, расширяясь, переходит в озеро, как это было всегда. Зима подчинила себе все вокруг. Она взяла и нас. Припозднившаяся стая дроздов суетится в прибрежных березах. В порогах гремит лед, а во мне – давно спрятанные слова. Думаю, ничего не поможет, кроме как выдавить их наружу.

– У меня в молодости было нечто похожее, как у тебя с мальчиком, – говорю я, но Аава только смотрит на реку и словно ничего не слышит. – Такие трудные отношения, которые не продлились. Так что я знаю, что это такое.

– Ах, да-а.

– У нас был обмен письмами. В них о том о сем. Тебе стоило бы прочитать их.

– Я сейчас не в состоянии.

– Письма находятся в хижине Керо под нарами, в особом углублении. Там и мои письма, он отправил их обратно.

– Ой, в секретной дыре? Там нет ничего, кроме разбавленного спиртного, да вряд ли это.

– Там они, под гвоздем. Сходи возьми, прежде чем уедешь.

– Нет. Давай когда-нибудь потом, – говорит Аава и смотрит на порог, откуда поднимается