– Не желаю больше французов, – заявила она нам. – Не хочу ни индейцев, ни англичан. Мне нужен только американец.

Долговязый Джон Пейп и Майк Дювал бились друг с другом за сердце Амели, и первый потерпел сокрушительное поражение. Майк не сомневался, что получит красавицу в жены, и умолял назначить дату свадьбы, но внезапно американец Билли Бамс вошел к ней в палатку, без единого слова подхватил Амели на руки, перенес ее в форт и поставил на ноги перед изумленным священником.

– Соедините‐как нас, – сказал Билли, – да побыстрее.

– Я не хочу! – завопила Амели. – Не хочу! Пошел вон, безобразник. Оставь меня в покое.

– Ох, – смутился Билли, – если ты не хочешь, то, конечно, не надо. Но я думал, что вроде как нравлюсь тебе.

Он резко развернулся и направился к двери, но Амели бросилась за ним и схватила за руку.

– Вернись сейчас же, дурак ты этакий! – приказала она, топнув ножкой в мокасине. – Вернись. Я ведь просто пошутила. Конечно, я согласна, ведь у тебя такие голубые глаза.

Пара снова встала перед священником.

– Значит, решено? – спросил тот.

Когда оба кивнули, святой отец поженил их прямо там и в тот же миг.

Ох и праздник закатили в тот вечер! Танцы и выпивка не кончались до утра. Долговязый Джон и Майк Дювал забыли былое соперничество и помирились; более того: мы с Нэтаки заметили, как в разгар праздника они рыдают друг у друга на плече.

А вот Билли и Амели сбежали. Организовав музыкантов и богатый стол с закусками и спиртным для вечеринки, они запрягли лошадку в сани и умчались вниз по реке в лагерь своих друзей.

Бизоны продолжали пастись поблизости от нас, и число их, видимо, не уменьшалось, хотя ежедневно на охоту выезжала целая орда. Один раз я тоже отправился с несколькими редриверами. Едва выбравшись за край долины, мы завидели стадо. Мои спутники, скрытые от бизонов крутым бугром, спешились, сняли шляпы и, став на колени, начали креститься. Какой‐то почтенный старец произнес длинную молитву об успехе охоты и о том, чтобы ничего дурного не приключилось ни с охотниками, ни с лошадьми во время погони. Потом редриверы вскочили в седло и понеслись, бешено нахлестывая лошадей и обзывая их самыми ужасными эпитетами, какие только знали. Те, кому не хватало слов на родном языке, орал проклятия на ломаном английском.

– Поль, – спросил я у одного из редриверов, когда погоня кончилась, – а если бы ты погиб во время охоты, куда отправилась бы твоя душа?

– Как куда? Конечно, к доброму Богу.

– Но после молитвы ты вовсю ругал свою лошадь и произносил ужасные проклятия.

– А!.. Но ведь это говорилось в пылу погони, чтобы поганая кляча скакала быстрее. Добрый Бог наверняка знает, что я не хотел его оскорбить. Моя – как это называется – душа отправилась бы в хорошее место.

Чтобы обслуживать бладов и большой лагерь редриверов, мы устроили поздней осенью филиал нашего торгового пункта на Флэт-Уиллоу-Крик, притоке Масселшелл. Я ездил туда несколько раз в течение зимы, минуя большие стада бизонов и антилоп; один раз я видел табун диких лошадей – гораздо более диких, чем бизоны, среди которых они бродили. У подножия гор Сноуи, с которых берет начало Флэт-Уиллоу, водились огромные стада вапити и оленей, и мы скупали их шкуры в большом количестве.

Пожалуй, из всех племен, встреченных мною в прериях, кри и редриверы любили алкоголь больше прочих. Черноногим он тоже нравился, но не настолько, чтобы они отдали за него последнюю рубашку. А вот кри и редриверы, включая даже женщин, были готовы на все ради выпивки. Редко какая семья из этих племен владела больше чем полудюжиной лошадей. Многим кри при перенесении лагеря на новое место приходилось идти пешком, навьючивая свое скромное имущество на собак. Однако эти индейцы не были лентяями; они убивали бизонов и дубили множество шкур, которые выменивали на виски, чай и табак, а изредка – и на украшения. Бывали такие ночи, когда сотни индейцев напивались допьяна, плясали и пели вокруг костерков; одни глупо рыдали, другие занимались любовью, третьи творили всякие глупости. Впрочем, ссоры у них случались редко: за всю зиму в столкновениях погибло не больше пяти-шести человек. Зато куда больше замерзли насмерть, свалившись спьяну в сугроб и не сумев подняться.

Глава XXXIV

Последние бизоны

С наступлением весны черноногие и блады двинулись назад в Канаду, чтобы получить от правительства полагающиеся им по договору деньги. Они намеревались осенью вернуться, а пока перешли границу и направились на север. Кри и редриверы остались около форта. За этот сезон мы наторговали четыре тысячи бизоньих шкур и почти столько же шкур оленей, вапити и антилоп. За шкуры бизонов мы выручили 28 000 долларов, за шкуры других животных и, кроме того, бобровые и волчьи меха – еще около 5000 долларов. Это был наш рекордный сезон, самый выдающийся на памяти Ягоды. Примечательно, что это произошло в то время, когда бизоны уже были почти полностью истреблены.

Мы ожидали, что проживем лето как обычно, спокойно, но тут пришли заказы на пеммикан и сушеное мясо от фирм, ведущих торговлю с индейцами на территории агентства сиу в Дакоте, и от торговавших на Северо-западной территории Канады. Во всех письмах говорилось одно и то же: «Бизоны исчезли, пошлите нам для торговли столько тонн мяса и пеммикана, сколько сможете». Кри и их сводные братья были очень довольны, когда мы сказали, что купим все, что они нам доставят, и не теряя времени принялись охотиться. В ход шло любое мясо: тощие самки бизона, старые самцы, возможно, и покалеченные лошади. Мясо сушилось широкими тонкими пластами и запаковывалось в тюки, перевязанные сыромятными ремнями. Пеммикан готовят из истолченного в порошок сушеного мяса, смешанного с салом и жиром, извлеченным из костей животных. Готовый продукт паковали в плоские продолговатые мешки из сырой кожи. Это покрытие, высыхая, садится, туго сжимая наполняющую его массу; такой мешок приобретал