мать Сулеймана в 1490-х годах в надежде, что его дар навсегда свяжет Дом Гирея с Домом Османа. Если бы Хафса стала матерью султана, она стала бы одной из самых влиятельных женщин в Османской империи, а это, в свою очередь, повысило бы статус Гиреев. Таким образом, Хафса была фигурой, которая связала вместе две правящие семьи, снова продемонстрировав центральную роль женщин, даже наложниц, в имперской политике раннего Нового времени. Хотя в переписке о назначении Сулеймана в Кефе об этом никогда не упоминалось, личные связи Хафсы с Крымом, вероятно, сыграли роль в решении Баязида отправить туда своего сына, поскольку Баязид давно стремился углубить свои отношения с крымскими ханами. Таким образом, когда Селим посетил Менгли, он одновременно проложил путь Сулейману на пост бейлербея и впервые встретился, по сути, со своим тестем. Селим уважительно называл Менгли своим дядей, выражая почтительность по отношению, если можно так выразиться, к «крестному отцу» своего сына. Как и многое другое у османов, семья была политикой, а политика – семьей.
Хафса. Chris Hellier/Alamy Stock Photo
Менгли выступал в качестве защитника и покровителя Селима и Сулеймана, поэтому Селим изо всех сил старался исполнять одновременно роль почтительного родственника и скромного гостя. Как сказано в своде «Селимнаме», составленном спустя несколько десятков лет после смерти Селима, но все-таки заслуживающем доверия, Селим описал Менгли как «твердого и честного, истинного набожного мусульманина… его характер был непреклонен… был он суннитом, придерживавшимся праведного пути, успешным монархом, чистым душой, хорошо воспитанным человеком»[314]. Для Менгли встреча с потенциальным османским султаном (возможно, даже с двумя) оказалась моментом, сулящим новые возможности для него самого, его семьи и его государства. Поэтому он не пожалел средств, чтобы побаловать гостя. Согласно «Селимнаме»:
«[Менгли] пришел ему навстречу с войском счастливых татар[315], со всеми его приближенными и последователями, отличительной чертой которых была величественность, и со всеми его детьми и элитой, его главными подданными, его сыновьями и его дворянами. Что касается церемоний гостеприимства, он оказывал [султану Селиму] все необходимые почести, демонстрируя ему во многих различных видах и формах уважение и честь, подобающие императору, а также уважение и почтение, присущие мировому правителю. Он обильно кормил его и не упускал возможности проявить внимание. Их встреча стала источником спокойствия и радости, причиной всякого рода удовольствия».
Однако все эти радости не могли рассеять пелену гнева и обиды, окутавшую Селима. Он приплыл в Крым не для того, чтобы встретиться с Менгли, а для того, чтобы привести в действие свой план по захвату империи, убить своих сводных братьев и, возможно, даже своего отца. Как бы этот план ни обернулся, Селим встал на путь, который, возможно, навсегда изменит Османскую империю. Никакое татарское гостеприимство не могло снять связанную с этим напряженность.
* * *
Когда до Ахмеда дошли вести о том, что его сводный брат находится в Крыму и замышляет наступление на дворец, он пришел в ярость. Ахмед требовал от Баязида полностью отказать Сулейману во взятии на себя управления Крымом. Ведь из Крыма, хоть он и находился далеко от столицы, можно было быстро попасть в Стамбул. Это можно было сделать как по суше, через Балканы, там и по морю. В ожидании сигнала отца к началу марша ко дворцу, Ахмед все сильнее поддавался беспокойству и убедил Баязида приказать бейлербеям всех провинций между Крымом и столицей следить за всеми дорогами, чтобы не дать Селиму двинуться на юг. Баязид отдал приказ, добавив, что любой солдат, уличенный в помощи Селиму или Сулейману, будет казнен без суда и следствия.
В то же время, с благословения отца, Ахмед придумал еще одну уловку. Выступая в роли будущего султана, он подготовил письмо Менгли, предлагая ему независимое правление над Кефе в обмен на заключение Селима и Сулеймана в тюрьму. Вместе с письмом Ахмед отправил императорский рескрипт, официально предоставляющий Менгли провинцию.
Случилось так, что эмиссар с посланием Ахмеда прибыл ко двору Менгли, когда Селим был у него в гостях. Увидев Селима, эмиссар приказал ему немедленно вернуться в Трабзон. Селим усмехнулся. То, что этот человек, простой эмиссар, мог так грубо обращаться с возможным наследником, лишь еще больше доказывало коррумпированность правления его отца – и, как следствие, правления Ахмеда, если он взойдет на трон. Селим заявил, что никогда не последует такому приказу, «даже если Гауриил спустится с неба и Посланник [то есть пророк Мухаммед] пожелает этого»[316], и вручил эмиссару послание, которое тот должен был передать султану: Селим потребовал немедленной аудиенции у своего отца, а также наместничества провинции Силистра на плоских равнинах долины Дуная, на территории современной Болгарии. Город Силистра, стратегически расположенный вдоль одной из главных осей север-юг через Восточные Балканы и имеющий доступ к морю, находился примерно в 500 километрах к северу от Эдирне, бывшей османской столицы, куда Баязид временно перенес свой двор в 1509 году после землетрясения, разрушившего его дворец в Стамбуле. Своим требованием занять эту должность – конечно, он знал, что ему будет отказано, – Селим посылал своему отцу четкий сигнал: он не остановится на своем пути к трону. Селим также поручил эмиссару сообщить султану, что на личной встрече будет обсуждаться насущный вопрос упадка империи. То, что Селим изложил свои угрозы и оскорбления формальным языком просьбы, еще больше усугубило тяжесть его оскорбления, фактически говоря: «Дорогой отец, я смиренно прошу чести встретиться с Вашим Превосходительством, чтобы обсудить, как много Ваших ошибок и слабости привели к упадку нашей империи и к тому, как я, твой послушный сын, могу свергнуть тебя и стать султаном вместо тебя».
Пока Селим отчитывал эмиссара, Менгли вскрыл письмо Ахмеда. Когда он прочитал это, «смятение охватило сердце хана, и разум его помутился». Предложение о независимом правлении было, конечно, очень привлекательным (само собой, суверенитет являлся целью всех политических лидеров), но Менгли с трудом мог взвесить все издержки такой сделки с Ахмедом. Независимо от своих связей с Селимом через Хафсу, а теперь и через пост Сулеймана, Менгли желал того, что было наиболее выгодно для него самого и его семьи: поставить на того сводного брата, который завоюет османский трон. Только летом 1511 года пока невозможно было определить, кто же это будет.
Когда Менгли лихорадочно обдумывал различные возможности, один из его сыновей, Мехмед Гирей, присутствовавший на этой встрече, пребывал в полном восторге. Семья Гиреев наконец получила бы шанс приобрести все земли Крыма, установить собственную
