– Осторожней, сестра! Ты покушаешься на здоровье сенатора! – с шутливой угрозой в голосе проговорил брат, отстраняясь от нее и откровенно любуясь ее красотой.

Природа для Рамоны не поскупилась: белоснежная кожа, большие карие глаза, маленький носик, пухленькие губы. Густые черные волосы были украшены дорогой диадемой, на маленьких ушках висели массивные серебряные серьги, тонкую изящную шею украшало богатое ожерелье из жемчуга. Обе тонкие руки были в дорогих браслетах и кольцах, на лодыжках ног – золотые цепочки. Даже пояс, который стягивал тунику на талии, был весь в драгоценных камнях.

– Я смотрю, балует тебя твой муж! Не каждая карфагенянка может носить на себе целое состояние, – проговорил Канми, мысленно подсчитав, сколько стоят украшения на сестре.

– Мой супруг очень щедр!

Рамона неожиданно прижалась к Зевксису, и тот неловко обнял ее одной рукой, явно удивившись благорасположению жены. Но та тут же отпрянула и, схватив сенатора за руки, поинтересовалась:

– Брат, что ты привез нам на этот раз? Очередного нумидийского безумца? Когда я была маленькой, ты привозил с охоты из степей диких животных, это было гораздо интересней.

Усмехнувшись, Канми сказал:

– У вас будет жить настоящий львенок – наследник царя Гайи, царевич Массинисса! Постарайся познакомить его с молодежью Карфагена. Он нам может пригодиться в будущем.

– Опять царевич, – разочарованно проговорила сестра. – Небось такой же, как его брат. Что толку знакомить этих дикарей с приличным обществом, если они не умеют себя в нем вести? Предыдущий нумидиец только и делал, что пил неразбавленное вино да пытался ухлестывать за моими подругами с воплями: «Я царевич!» После его выходок к нам долго еще никто из гостей не хотел приходить. И вот ты снова просишь нас об этой услуге?

Канми обнял сестру за плечи и стал убеждать:

– Эти братья абсолютно не похожи друг на друга, почему-то даже и внешне. Но главное, Массинисса пока не пьет вина и не интересуется девушками. То есть вполне возможно, что они ему уже нравятся, но до его так называемого Дня взросления ему ничего нельзя – ни вина, ни женщин. Так что не волнуйся: в этом отношении трудностей с ним не возникнет.

– Ну не знаю… – задумчиво произнесла Рамона и вопросительно поглядела на мужа.

Тот развел руками:

– Если уважаемый сенатор просит, значит, это дело государственной важности.

Рамона, шутя стукнув кулачком по груди брата, с наигранным недовольством в голосе произнесла:

– Ладно! Умеешь ты пользоваться служебным положением! И зачем только мы тебя в сенаторы протолкнули?!

– Чтобы совершать великие дела, – взяв в ладонь кулачок сестры и нежно поцеловав его, с улыбкой ответил Канми.

– Останься на ужин! – попросила сестра.

– Не могу, нужно ехать, успокоить сенаторов. А то они всполошились, когда этот царевич рванул через весь Карфаген к Нумидийским воротам. Скажу им, что парень разместился в гостеприимном доме уважаемого Зевксиса и его очаровательная супруга позаботится о том, чтобы нашему гостю здесь было не скучно.

Магонид еще раз обнял сестру, затем кивнул Зевксису и, вскочив на коня, отправился вместе с охранниками к воротам.

Сестра, глядя ему вслед, вздохнула. Как же хорош ее брат! Какой он стройный, красивый, умный, смелый и добрый! Полная противоположность мужу. И почему ей теперь предстоит жить с этим ничтожным толстяком, который ее откровенно боится?!

После их первой брачной ночи, когда переволновавшийся муж не смог исполнить свой супружеский долг, она так зло его высмеяла, что он на коленях умолял ее никому об этом не рассказывать. Кроме позора, он страшно боялся потерять расположение семейства Магонидов. Чужеземцу в Карфагене ссора с известной пунической семьей ничего хорошего не предвещала. Рамона это знала и вытребовала обещание, что больше у них не будет никакой близости. Для всех они изображают счастливое семейство, но каждый будет спать с тем, с кем пожелает. Главное, чтобы информация об этом не выходила за стены их дома. Так и жили.

– Идем, горе мое! – сердито бросила Рамона Зевскису и пошла в дом.

Муж послушно засеменил за нею, откровенно любуясь изящными белыми икрами жены. Эх, если бы она ему еще хотя бы раз позволила… У него все так хорошо получалось со всеми служанками, которых он склонял к близости. Дай жена ему теперь хотя бы один шанс, она бы не пожалела… Только этого не будет: Рамона слишком дорожит своей нынешней неприкосновенностью.

«Ах, какие же у нее красивые ножки! И бедра!.. И… Да все у нее красивое!» – распалялся, поднимаясь по лестнице, купец.

Когда они вошли в дом, Рамона свернула в зал для приема гостей. Увидев брата с мужем из окна, она велела слугам срочно накрыть на стол, надеясь, что Канми отужинает у них. Теперь хозяйка дома приказала все убрать: ужинать с супругом она не собиралась.

Прислушиваясь к участившемуся сопению Зевксиса за спиной, женщина поняла, что он пялился на ее прелести и уже прилично возбудился. Ей нравилось распалять мужа, при этом ничем не рискуя. Она чувствовала свою власть над ним и делала в доме что хотела, лишь на людях играя роль послушной, скромной жены. Мысленно насладившись своим превосходством, она молча отправилась в свою спальню.

Запыхавшийся Зевксис отстал от резвой жены. На пороге дома одна из молоденьких служанок подала ему на серебряном подносе кубок с водой. Жадно утолив жажду, купец отбросил кубок в сторону и, схватив девушку за руку, быстро потащил ее в соседнюю комнату, к окну с тяжелыми занавесками. Спрятавшись за ними, Зевксис стал быстро раздевать служанку, которая, растерявшись, вцепилась обеими руками в пустой поднос, позволяя хозяину делать с ней все, что он хотел…

* * *

– Царевич, что он тебе говорил? – поинтересовался Оксинта, когда Канми с Зевксисом уехали. Телохранитель видел, что Массинисса был расстроен словами сенатора.

– Неприятно, когда тебе говорят, что ты почетный гость, а потом указывают, что тебе можно, а чего нельзя, – не стал подробно объяснять суть разговора царевич. Ему вдруг стало грустно и одиноко, хотелось с кем-то поговорить, поделиться тем, что на душе.

Но Оксинта деловито произнес:

– Не грусти, царевич, нет трудностей, которые не преодолеваются. Что-нибудь придумаем, когда здесь хорошенько обоснуемся. А пока давай помогу тебе разложить вещи. И неплохо было бы поужинать.

Когда телохранитель обернулся, оказалось, что Мульпиллес уже снял всю поклажу с коней царевича и Оксинты, а также с их запасных лошадей и отвел животных на конюшню.

– А этот раб – расторопный малый! – грубовато пошутил мулат и, подхватив сумки, внес их в главную комнату.

Массинисса вошел следом.

Пока