– Я тебе, Новицкий, клянусь. Клянусь отцом, матерью, дядей, всеми замученными клянусь: через год любая женщина сможет пройти по Карабаху с золотым блюдом на голове без всякой охраны. Не веришь? А зря. Впрочем, мы с тобой успеем поговорить. А пока сходи к Софье. Она уже знает, что ты приехал.

Он было отвернулся, собираясь присесть на тахту, но вдруг, словно вспомнив неожиданно нечто важное, снова приблизил лицо к Сергею.

– Скучно ей со мною, Новицкий, скучно. Одна она здесь была, а теперь и будет совершенно одна. Я хороший муж, но женщине нужен ребенок…

В комнате у княгини было полутемно, и Новицкий мог видеть только силуэт хозяйки. Софья Александровна полулежала, опираясь на высокие подушки. Служанка, высокая, крепкая девушка стояла у изголовья, готовая ежесекундно повиноваться движению пальца своей госпожи. Сергей подумал, что князь и домашнюю прислугу вышколил не хуже, чем егерей своей роты, гусар Александрийского полка, мушкетеров и гренадер, что сопровождали его в Башлы и Хозрек.

Войдя, Новицкий поклонился почтительно, подошел, взял руку, чуть поднявшуюся навстречу, поцеловал. Узкая ладонь с длинными белыми пальцами была холодна и расслабленна. Сергею почудилось, что, если он ее выпустит резко, она так и упадет безжизненно на красное стеганое одеяло, укрывшее княгиню выше пояса. Новицкий осторожно опустил руку Софьи Александровны, еще раз поклонился, отошел и сел в приготовленное ему кресло.

– Я так рада видеть вас, дорогой мой, – прошелестел голос княгини. – Извините, что встречаю вас в таком разобранном состоянии.

Не находя что ответить, Новицкий в очередной раз молча наклонил голову.

– Вы к нам надолго? Погостить, проведать старых друзей? Или же, как обычно, проездом, торопясь по своим потайным делам?

Сергей замялся, не зная, как ответить одновременно и уклончиво, и правдиво.

– Не бойтесь говорить прямо. Патимат не понимает ни слова по-русски, да к тому же верна нам до последней капли ее крови, до последнего вздоха. Вы знаете, Сергей Александрович, в ту страшную ночь, когда я и кричать уже не могла, только мычала от боли, девушка и лекарь возились со мной, а за окнами Петрос и его люди рубились на стенах… Так Патимат стояла у двери с кинжалом и пистолетом. Я уверена, – Софья Александровна вдруг хихикнула, – что у нее и сейчас спрятан нож в рукаве халата. А может быть, и в шальварах. Будете ко мне непочтительны, она вас зарежет.

– Я надеюсь, что не дам ей ни малейшего повода. Как ваше здоровье?

– Видите, вы тут же нарушили свое обещание. Какое у меня сейчас может быть здоровье? Лежу, молчу, пью отвары, которые готовит мне высокоученый хаким. Кстати, Патимат всегда делает первые три глотка. Не могу придумать – чем мне заняться. Читать запретили, подниматься, ходить – запрещено просто категорически. Патимат не даст мне и ногу спустить с постели. Иногда приходит девушка поиграть на таре. Инструмент вроде гитары, только четырехструнный. Много сплю. А когда просыпаюсь, опять не нахожу себе дела. Благодарить Господа, что осталась живой? Но это, извините, кощунство, если вспомнить о десятках погибших. Не говоря уже…

Она всхлипнула и отвернулась. Верная Патимат скользнула вперед и тонким большим платком вытерла лицо госпожи.

Новицкий потупился. Здесь он особенно сильно чувствовал, что виноват в случившемся, хотя понимал при этом, что и живой Измаил-хан мог также пропустить партию лезгин через свои владения, просто приказав нукерам глядеть в сторону. Рассуждая отвлеченно, он мог винить себя только в неудачном выборе решения определенной проблемы. Находясь в этой комнате, он ощущал себя виноватым в каждой пролившейся капле крови.

Софья Александровна первая прервала затянувшееся молчание.

– Вы не ответили – сколько же собираетесь у нас погостить?

– Пока не надоем вам, княгиня, – чуть улыбнувшись, ответил Новицкий.

– О! Столько времени вам не отпустит ваше начальство. Но еще на два вечера я могу хотя бы рассчитывать?

– Даже на пять.

– Как вы щедры, Сергей Александрович. Но, боюсь, не по своей воле. Скрываетесь?

«От самого себя», – хотел было скаламбурить Новицкий, но только кивнул.

– Но кто же за вами гонится? Где вы умудрились напроказить на этот раз? Лезгины, аварцы, черкесы, грузины, турки? А может быть, Ермолов с этим скользким Рыхлевским?

– Вы преувеличиваете мои возможности. У живого человека не может быть столько врагов.

– А у мертвого тем более. На похоронах все примиряются. Покойников любят все, живых – разве что самые близкие. Но если без лишних шуток – как вы намереваетесь провести у нас время?

На этот раз Сергей позволил себе рассмеяться.

– О, с огромнейшей пользой. Я собираюсь меняться.

– Надеюсь, что только внешне… – начала было княгиня и осеклась.

Однако Новицкий заметил ее оплошность.

– Вы знаете о депеше?

Софья Александровна отвела было взгляд в сторону, но, поразмыслив, решила тоже играть открыто.

– А кто же, вы думаете, переводил ее князю? Генерал-майор Мадатов управляет Карабахом и Шемахой, а не Шампанью. Но я рада вашей промашке. Теперь я знаю доподлинно, что вы опять задумали какую-то авантюру. Кем собираетесь обернуться на этот раз?

– Хотелось бы волком, – как можно беззаботнее отозвался Новицкий. – Или же барсом. Зубром, орлом, ловчим соколом. Но боюсь, что мне уготована роль шакала. Чакалки, говоря языком здешних жителей. Мелкий хищник, что сопровождает караваны, стада, надеясь урвать в темноте свою долю.

– Наговариваете на себя, шутите. Я чувствую, что вы опять затеяли что-то не совсем доброе и смертельно опасное. Как в последний раз, когда приезжали сюда. Кстати, как поживает тот испанец, Ван-Гален? Князь говорил мне, что он показал себя решительным офицером.

Сергей помрачнел и коротко обрисовал княгине очередной поворот в судьбе храброго, веселого, умного дона Хуана.

– Узнаю Петербург, – также вдруг посерьезнев, горько проронила Мадатова. – Холодный, бездушный город. И я, наверное, была не права – эти люди способны мстить даже мертвым. Aut bene, aut nihil [46] – это для благородного, великодушного человека. А в особняках между Невой и Мойкой не отыщешь в наши времена ни чести, ни совести. Разве что ум да слепое желание власти. Нет, я не жалею, что покинула Северную столицу, что уехала в Карабах. Вот если бы только…

Она вдруг подняла руку ко рту, закусила сжатый судорогой кулачок, и плечи ее задрожали. Зоркая Патимат кинулась на колени, обнимая и поддерживая хозяйку, и одновременно гневным кивком показала Сергею на дверь. Тот вскочил, коротко поклонился и, повернувшись через левое плечо, пошел, не оглядываясь…