«Случилось это давным-давно, в дни моей молодости, – начал кутене. – Нас было четверо близких друзей, все холостяки. Мы уже побывали в нескольких успешных набегах; каждый из нас собирал себе приличный табун лошадей и вещи, готовясь к тому времени, когда мы возьмем себе жен и заведем каждый собственную палатку. Многие хотели присоединиться к нашим походам, но мы не собирались никого приглашать, так как думали, что четыре – счастливое число, по одному на каждую из сторон света. Между собой мы даже называли друг друга не по именам, но по различным сторонам света: одного Север, другого Юг, третьего Восток; я был Запад. Два набега мы ранее совершили в прериях, один на юг.

На этот раз мы направились на запад, прослышав, что далеко вниз по течению большой реки живет народ, богатый лошадьми. Мы вышли в начале лета и решили продвигаться вперед, пока не найдем эти прекрасные табуны, даже если до них два или три месяца пути. Кроме оружия, уздечек и запасных мокасин, мы несли с собой шила и нитки из сухожилий, чтобы шить себе новую одежду и новую обувь, если та, что на нас, износится.

Мы прошли мимо озера флатхедов, остановившись у них лагерем на двухдневный отдых, и оттуда продолжали свой путь к озеру племени пан-д’орей, через большой лес, где часто не было никакой тропы, кроме протоптанной дикими животными. Над озером около северной его оконечности мы увидели дым очагов племени пан-д’орей и несколько их лодок на воде. Но мы не приблизились к их лагерю. У них были хорошие табуны, из которых мы могли выбрать себе лучших лошадей, если бы захотели, но мы пошли вперед. Мы жаждали открытий, хотели увидеть далекую землю и ее народ.

По мере продвижения лес становился все гуще и темнее. Таких больших деревьев, как там, мы никогда не видели. Дичи было мало; казалось, что в этом лесу никогда не жили звери и птицы, поскольку тут слишком темно и мрачно. Звери и птицы, как и люди, любят солнце. Олень и лось, когда хотят отдохнуть, прячутся под покров густого леса, но они никогда не отходят далеко от открытых мест, где можно постоять на солнышке и видеть над собой синее небо. То же и с людьми. Бедные, не имеющие лошадей племена, скупые боги которых дали им в охотничьи угодья только лес, тоже не остаются в его темном, безмолвном чреве, а ставят жилые палатки на какой‐нибудь лужайке, на берегу озера или реки или же там, где огонь расчистил небольшой участок.

Нам не нравился огромный лес, через который мы шли. Пища у нас кончилась, и пришлось бы голодать, если бы не малочисленные рыбы, которых мы убивали стрелами. Все исхудали и пали духом. Вечерами мы сидели вокруг костра, лишь изредка прерывая молчание, чтобы спросить, кончится ли когда‐нибудь этот лес и не лучше ли нам повернуть и пуститься в обратный путь. Даже Восток, который всегда болтал и шутил, теперь притих. Я думаю, мы повернули бы обратно, если бы нам не было так неприятно отказываться от начатого предприятия; мы боялись, что в будущем это принесет неудачу. Нам и в голову не приходило, что нас ожидает нечто гораздо худшее, чем неудача. Но мне кажется, что нам было какое‐то предупреждение, так как я беспокоился, испытывал страх, но перед чем – я не мог бы сказать. Другие чувствовали то же, что и я, но все мы не хотели сдаваться. Став старше, я научился обращать внимание на подобные предчувствия. Трижды впоследствии я возвращался назад после начала набега и знаю, что по крайней мере один раз из трех поступил разумно, поскольку мои товарищи, которые посмеялись надо мной и отправились дальше, не увидели уже больше своих палаток.

После многих дней пути мы наконец вышли на открытую местность. Здесь росли группы деревьев, но бо́льшую часть этой страны занимали прерии с многочисленными уступами, холмами и темно-коричневыми голыми камнями. Река стала шире, глубже, течение усилилось. Здесь было множество вапити и оленей, черных медведей и тетеревов; наконец мы снова слышали пение птиц. Мы убили молодого самца вапити и устроили пир; нам сразу полегчало. Нигде кругом не было признаков близости людей: ни лошадиных следов, ни дыма от очагов в лагерях. Мы решили, что можно безопасно развести огонь тут же, среди бела дня, и провалялись около костра до следующего утра, отдыхая, отъедаясь и отсыпаясь. Когда взошло солнце, мы снова двинулись в путь; шли очень осторожно, взбираясь на каждый холм и гребень, чтобы осмотреть окрестности. В тот раз не было признаков людей, но на следующий день вдалеке, ниже по течению реки, показался дым. Держась в узкой полосе леса, окаймлявшей реку, мы продолжали идти вперед, пока не увидели, что дым поднимается на противоположном берегу. Откуда‐то ниже по течению близко от места, где на той стороне, должно быть, находился лагерь, слышался рев, как от большого порога; даже около нас течение реки было очень сильным. Следовало обсудить план, и мы тут же занялись этим. Если мы переправимся и захватим лошадей, то найдется ли на том берегу тропа, по которой можно будет погнать табун по направлению к нашему дому; а если нет, то как переправить лошадей через широкую быструю реку и дальше к тропе, по которой мы пришли? Наконец тот, кого мы называли Югом, сказал:

– Мы тратим время на разговоры, а сами еще не видели ни другого берега, ни лошадей, ни даже людей и самого лагеря. Давайте переправимся и осмотримся, а затем уже решим, как лучше поступить.

Это были мудрые слова, и все согласились с ним. На берегу было много плавника, и незадолго до захода солнца мы скатили короткое сухое бревно в воду и привязали к нему другое, очень маленькое, чтобы большое бревно не крутилось в воде. Решили не ждать ночи для переправы, так как река была широкая и быстрая, и мы хотели видеть, куда плывем. С одной стороны, было неразумно начинать переправу сейчас: кто‐нибудь из жителей лагеря мог увидеть нас и поднять тревогу.