Кроме рыбы, мы теперь ели водяных дьяволов, плавающих быстрее выдры. У мяса их был противный вкус.

Мало-помалу я стал говорить на трудном языке чужаков настолько, что мог немного объясняться. Спустя некоторое время мне позволили брать лук и охотиться; я убил много оленей, несколько черных медведей, вапити. Но я тосковал: приближалась зима, и до весны не имело смысла пытаться идти на родину. А когда удастся сбежать – как я, не умея управлять тяжелой длинной лодкой, доберусь назад вверх по большой реке, переправлюсь через другие реки, которые мы когда‐то миновали? Правда, наш лагерь стоял на берегу, и я мог идти вдоль него до страшных порогов и переправиться подальше от них выше по течению, но путь был далекий, через обширные леса, валежник, густой кустарник. Дорога предстояла очень тяжелая, но я хотел попытать счастья.

Дух сна показал мне выход. Ночью он сказал: “Обратись к девушке, ты ей нравишься, она тебе поможет”.

Проснувшись утром, я посмотрел на дочь хозяина. Она глядела на меня, и глаза ее были ласковы, она улыбнулась. Это был хороший признак. Я сказал, что отправляюсь на охоту. Поев, я взял оружие питающегося рыбой и вышел. Но не стал охотиться: отошел немного в глубь леса и спрятался. Днем девушка должна была выйти за дровами; если она будет одна, я смогу поговорить с ней. Уходя, я выразительно посмотрел на нее, и она, кажется, поняла мой взгляд, так как тотчас же пришла в лес. Увидев меня, она начала собирать сучья то тут, то там, но постепенно приближаясь ко мне и часто оглядываясь на лагерь. Я спрятался за корни поваленного дерева; скоро и она зашла за него, и мы встали рядом, поглядывая на лагерь сквозь разветвления корней и разговаривая. Мне было страшно начать; я плохо говорил на ее языке, очень плохо. Я пытался подобрать нужные слова, но они не шли. Девушка подняла на меня глаза, положила руку мне на плечо и сказала:

– Ты хочешь уйти к своим?

– Да, – ответил я и продолжил, коверкая слова: – Да, я хотеть уйти, но большая река, не понимаю лодка.

Она засмеялась, осмотрелась тщательно, не идет ли кто‐нибудь, и затем сказала короткими фразами, которые я понял:

– Я знаю лодку – я возьму тебя – будь добр ко мне – я тебя люблю.

– Да, – сказал я, – я буду добр к тебе. Сделаю тебя своей женой и дам тебе все: много лошадей, хорошую палатку, красивую одежду.

Она засмеялась тихим счастливым смехом.

– Ночью, когда все уснут, мы уйдем.

Я возразил:

– Это далеко, много снега, надо ждать, пока распустятся листья.

Девушка легонько толкнула меня и продолжала:

– Я сказала: этой ночью. Я знаю, куда идти и что делать, ты пойдешь этой ночью со мной. Я возьму, что надо; когда все будет готово, я позову тебя, вот так. – Она легонько потянула меня за руку.

Я крадучись ушел в лес, но скоро вернулся с другой стороны в лагерь и сказал, что болен и не могу охотиться. Одна из старых женщин дала мне лекарства. Она боялась, что ее раб не сможет работать, охотиться и приносить шкуры. Мне пришлось выпить лекарство, у которого оказался очень неприятный вкус. Лучше было солгать как‐нибудь иначе. Казалось, что ночь никогда не наступит, но в свое время солнце зашло, мы поужинали и улеглись. Огонь погас, и в палатке стало совсем темно. Немного спустя питающийся рыбой и его жена захрапели; наконец я почувствовал то, чего так ждал: меня легонько потянули за руку. Я медленно встал, взял лук со стрелами и нож, которые, вернувшись с охоты, намеренно оставил около своего ложа, и бесшумно выскользнул из палатки. Девушка взяла меня за руку и повела вниз к реке, к маленькой лодке, принадлежащей другой семье. Моя спутница заранее уложила в лодку несколько плащей из шкур, немного еды и сосуд с хорошей водой, так как вода страшного озера была соленой и оно часто боролось с большой рекой и отгоняло вверх ее снеговую и родниковую воду. Мы сели в лодку – я впереди, девушка сзади на веслах, – совершенно беззвучно оттолкнулись от берега и выбрались в темноту и молчание широкой глубокой реки. Немного спустя девушка дала мне весло, и я стал неуклюже макать его в воду с громким плеском, но теперь шум уже не имел значения. Мы все плыли и плыли, не говоря ни слова, пока не начало светать. Тогда наша лодка пристала к берегу в месте, где было много мелких камней. Мы нагрузили ими лодку, и она опустилась настолько, что ее не стало видно. Тогда мы ушли в глубину леса и почувствовали себя в безопасности. Преследователи не могли бы увидеть ни лодку, ни нас, и даже заподозрить, что кто‐нибудь может здесь скрываться.

Мы плыли три ночи вверх по большой реке, а затем повернули по небольшому притоку, текущему с севера. Это была красивая река, прозрачная и быстрая. Всюду на берегах ее виднелись следы диких животных. Мы плыли вверх по узенькой речке к высоким холмам. Там я убил оленя, моя жена соорудила шалашик из жердей и веток кустарника. Мы развели небольшой костер и поели. Наш шалаш стоял в безопасном месте. Здесь следовало ждать весны. Мне предстояло охотиться и добыть много шкур, моей спутнице – построить хорошую палатку. Так сказала мне жена. И впервые за много месяцев я почувствовал себя счастливым. У меня была та, кого я любил, кому был нужен. Когда настанет лето, мы сможем вдвоем отправиться дальше к моему племени. Да, я был счастлив и пел целыми днями, за исключением того времени, когда охотился. Вечерами мы сидели у нашего маленького очага и ели; я учил жену своему языку, которым она быстро овладела, и рассказывал ей о своем племени, о нашей стране, о прериях, горах и дичи.

Я уже не так нетерпеливо ждал лета. Дни бежали быстро, и каждый из них был счастливым. Но скоро на ивах показались листья, начала расти трава, и однажды вечером мы вытащили свою лодку и снова поплыли к большой реке. Мы направились вверх по ней, двигаясь по ночам, пока не достигли страшных порогов. Там мы утопили лодку, чтобы никто не узнал, что мы прошли этим путем, и пустились в далекий путь по тропе, по которой я когда‐то двигался со своими погибшими друзьями. Большой лес не казался теперь таким мрачным, а путь – таким долгим. Наконец мы добрались до озера