Лишь чудом она предпочла поступить иначе. Сделать то, что более прямым путем позволит начать борьбу с теми, кто причинил ей зло, и с одним из них в особенности. Но сначала она поговорила с Виктором и спросила его совета.

2

Я люблю американцев, и мне нравится их страна. Мне нравятся люди за их предприимчивость и энергию, а страна — за то, что англичанин может сойти там на берег и не оказаться в окружении чертовых иностранцев, которые тараторят без умолку, воняют чесноком и размахивают руками. Иностранцы — это проклятие, и на них бы закон какой придумать. Но американцы — родня, и считать их чужаками, в полном смысле этого слова, никак нельзя. Следовательно, если бы, не дай бог, я не мог быть англичанином, я бы непременно захотел стать американцем.

Пусть это послужит объяснением моего истинного отношения к янки. Но с тех пор как я отказался от наследства Койнвудов, чтобы самому делать деньги, я питаю особую неприязнь ко всякому, кто пытается их у меня отнять. Поэтому, когда американский приватир гонится за мной по открытому морю с намерением сделать именно это, мой взгляд на вещи может и поменяться. Особенно если он угощает меня картечью и ядрами из восемнадцатифунтовой карронады британского производства, в то время как лучшее орудие на моем корабле — старая медная девятифунтовка с обвисшим от частой стрельбы дулом.

Началом моей карьеры независимого торговца я считаю 3 августа 1793 года, когда я нанялся вторым помощником на борт вест-индца «Беднал Грин». Это было построенное в Блэкуолле судно с прямым парусным вооружением, водоизмещением в 350 тонн. Длина корпуса — девяносто восемь футов, ширина — двадцать семь, глубина трюма — восемнадцать. Меньше и дешевле в содержании, чем громадный ост-индиец, оно могло обогнуть земной шар с командой в пятнадцать человек и вернуться домой с грузом на целое состояние. Это был лучший образец океанского торгового судна, какой только можно было найти в семи морях.

Корабль был оборудован для работорговли в рамках треугольной торговли с Африкой и Вест-Индией, а потому должен был уметь за себя постоять. Для этой цели он имел по десять пушечных портов на борт и нес на себе смешанное вооружение из четырех- и шестифунтовых орудий, а также одну девятифунтовую медную пушку на носу. А чтобы хватило рук для работы с орудиями, если понадобится, из Лондона он вышел с командой из тридцати девяти человек, считая двух юнг, корабельного кота и какого-то смуглого дикаря из Бразилии.

С капитаном Хорасом Дженкинсом, капитаном и владельцем «Беднал Грин», я сговорился так: я покупаю долю в его исходящем грузе на сто фунтов в обмен на эквивалентную долю в конечной прибыли по лондонским ценам. В качестве бонуса он пообещал обучить меня небесной навигации.

И он сдержал слово: научил определять местоположение и по лунным наблюдениям, и по хронометру. В те дни хронометры были на немногих торговых судах из-за высокой цены прибора. Но старина Хорас кое-каким состоянием обладал и вложился в покупку, поскольку тот давал большую уверенность в точности выхода к земле. Но какая же все это была показуха, это «Искусство и Таинство» навигации! Обученная обезьяна сможет снять углы секстантом. А что до вычислений, то они, конечно, утомительны, но ничего сложного в них нет. Я, бывало, делал их в уме. Не знаю, из-за чего весь сыр-бор.[1]

Хорас был изумлен, как быстро я все схватывал, ибо совершил ошибку: посмотрел на мои шесть футов и три дюйма роста и шестнадцать стоунов веса и решил, что раз я такой здоровый, то, должно быть, тупой. Уверен, он взял меня на борт, потому что думал, что я буду держать его команду в узде. Мистер Тэдкастер, его первый помощник, плавал с Хорасом много лет и раньше был его громилой, но теперь стал проявлять слишком большой интерес к рому.

Хорас во многих отношениях был тот еще чудак. Работу свою он знал, иначе и пяти минут не продержался бы в море. Уж точно не у побережья Африки. И он умел подбирать хороших людей в команду, даже когда вербовщики прочесывали весь Лондон. Но в некоторых вещах он был сущая баба, и выглядел усталым и седым не по годам. И слишком много беспокоился. Однако самой худшей его странностью была постоянная демонстрация заботы о матросах, а это означало — никаких понуканий, порки и побоев. Не знаю, как Тэдкастер вообще справлялся со своей работой. Вероятно, делал это, когда Хорас смотрел в другую сторону.

В итоге мне пришлось искать свой собственный путь, когда через два дня, на пути вниз по Ла-Маншу, один из матросов на приказ ответил ругательством. Это был мэнкс по имени Джервис, жилистый и проворный малый, твердый как гвоздь, первый кулак среди матросов бака. Он нарывался на неприятности с самого моего появления на борту. Я был не против. Для корабельной команды совершенно естественно выяснять, чья рука орехи колет. Беда была в том, что при правилах Хораса я не знал, как мне быть с мрачными взглядами и угрюмым бормотанием, которыми меня одаривал мистер Джервис.

Но в тот раз он зашел слишком далеко, и мне пришлось действовать по-своему. «Беднал Грин» мерно качался на волнах, ветер был попутный, снасти уложены в бухты, и вахте почти нечего было делать. Большинство матросов слонялись по палубе, благо погода стояла прекрасная. Хорас был на шканцах, у штурвала, а Тэдкастер внизу, с очередной бутылкой. Джервис сидел, скрестив ноги, у сходного трапа и штопал рубаху, когда я велел ему подвинуться, чтобы кто-нибудь о него не споткнулся.

— Да пошел ты, козел! — буркнул он, и все разговоры мигом смолкли. Матросы с живым интересом уставились на нас, ожидая, что будет дальше, а Хорас сделал вид, что ничего не слышал, хотя стоял всего футах в двадцати. Зная, однако, его взгляды, я счел за лучшее проявить осторожность, а потому