Батюшка Феофилакт – полноватый русовласый литвин – был весьма приветлив, и на столе у Незнамова к полудню появлялось блюдо то с садовой черешней, то со спелыми грушами, то со сладкими яблоками каштелями. Матушка – такая же корпулентная, как и настоятель, – не обносила постояльца блинами и драниками, которые пекла в саду на летней дровяной плите.
Однажды батюшка принес в пристройку черную тарелку – радиорепродуктор и включил его в розетку – тут же полилась приятная музыка.
– Вот, от прежнего жильца осталась. Может, вам сгодится новости слушать?
– Сгодится! – одобрил старшина. В самом деле, это было очень удобно – приходить на политинформации, окунувшись в последние московские известия. Зачет всегда обеспечен!
Надраив хромовые сапоги, одернувши гимнастерку со старшинской «пилой» в васильковых – кавалерийских – петлицах, сбив на затылок синеоколышную фуражку, Незнамов отправился в точку встречи – на мостик через Россь.
Глава вторая. Дворец «Александрия»
Майский сиреневый пожар полыхал и в других приграничных городках – в том же Высоко-Литовске, что на речке Пульва. И здесь между церковью и костелом, между заброшенным австрийским кладбищем и синагогой носились, гудя, все те же майские жуки, украшенные зубчатым узором по белым брюшкам. И здесь уже по городским взгорьям мела одуванчиковая метель. И здесь почти все было так же, как в Волковыске: стояли аисты в гнездах на столбах и коньках, осеняли путника распятия на перекрестках, а камни-валуны, стянутые с полей на опушки и обочины, огораживали церковь и костел; и конечно же речка Россь ничем не отличалась от речки Пульвы. Разве что чуть быстрее бежали ее темно-зеленые воды, разве что кое-где разливалась пошире, да в лучшие годы несла на себе торговые суда и баржи. По Пульве в стародавние времена доставляли во дворец Потоцких бочки с вином. Сам дворец стоял на холме. Он и по сию пору там стоит. Но тогда, в 1940 году, там обосновался полковник Васильцов со своим штабом – мозговым центром 49-й стрелковой дивизии.
Новый комдив был немолод – 48 лет. Но успел послужить и на флоте, и в кавалерии, и в пехоте. Сюда, на самый западный край страны советов он попал волею казенного случая. Он просился отправить его на Дальний Восток или Крайний Север, а кадровики (смысл их назначений порой ведает только Господь) отправили его на Крайний Запад СССР – в старинный городок Высоко-Литовск, вчерашний польский поветовый центр, а ныне советский райцентр. В несбывшемся желании Васильцова таился особый смысл. И вот какой…
В тревожном 1938 году спокойной, налаженной жизни подполковника Васильцова, преподавателя тактики в Военной академии РККА имени М.В. Фрунзе, пришел конец. После первой волны арестов в Академии в 37-м году надвигалась новая, вторая. Константин Федорович стал готовиться к неизбежному. «Замести» его должны были хотя бы по одной причине – как бывшего офицера царского флота. В чине прапорщика по Адмиралтейству он пробыл всего трое суток. Тогда, за два дня до большевистского переворота, чертежник отдела кораблестроения Генерального морского штаба матрос-охотник Васильцов был произведен приказом командующего Балтийским флотом в первый офицерский чин – в прапорщики по Адмиралтейству. Васильцов даже не успел приобрести золотые погоны со звездочкой посреди красного просвета. Он узнал об этом в Крыму, где находился на излечении от туберкулеза. В советское время он ни в каких анкетах не упоминал об этом военно-юридическом казусе. Писал – «служил матросом Балтийского флота». И это весьма возвышало его в глазах строгих пролетарских кадровиков. И вот теперь, если кто-то из них поднял книги приказов за октябрь 1917 года, он вполне мог обнаружить тот роковой приказ. И никакие иные заслуги Васильцова в рядах Красной Армии (бои с белоказаками под Уральском, бои с войсками генерала Деникина под Астраханью или бои с азербайджанскими муссавитистами в Муганской степи), ничто из этого не могло отвести от него убийственный вопрос: «Почему вы скрывали в своих анкетах принадлежность к офицерскому корпусу царского флота?»
Почему?
В самом деле – почему? Васильцов ответил бы: да потому что я никогда не носил офицерских погон и всю «империалистическую» войну прослужил чертежником-кораблестроителем». Но это было слабым оправданием, он понимал это и готовился к аресту: сжег все письма от друзей-однополчан, отправил жену с сыном в Ленинград, где у Зои была большая родительская квартира на Нарвской заставе, собрал «тюремный чемоданчик» со сменой белья, бритвенными принадлежностями и большим пакетом ржаных сухарей, томиком Лермонтова… Он очень смутно представлял себе, что может разрешить взять с собой тюремное начальство. Но, по великому счастью, брать с собой ничего не пришлось. Бывший однополчанин по боям в Ленкораньском уезде, а ныне замначальника кадрового отдела Академии майор Иван Павлович Харитонов дал ему бесценный совет: «А знаешь что, Федорыч, переводись-ка ты поскорее в войска, неровен час и тебя загребут. Просись подальше. Потом, когда все утихнет, вернешься, да еще со строевым цензом».
И ведь спас Харитонов, здоровья ему немеренного! Никто из армейских кадровиков не усмотрел ничего подозрительного в том, что преподаватель кафедры тактики решил поднабраться современного военного опыта в войсках. Даже похвалили его за это в академической многотиражке. И полковнику Васильцову дали сразу дивизию. Сорок девятую стрелковую, родом из Костромы, стоявшую ныне на самых западных рубежах – севернее Бреста, на реке Пульва, в округе знаменитой Беловежской Пущи.
На все про все, на врастание в свое командирство, изуче-ние личного состава, а также театра военных действий судьба отпустила ему немного, но и немало – одиннадцать месяцев. (Его командарму генералу Коробкову она дала всего один месяц.) За этот небольшой срок Васильцов успел вникнуть в суть своей новой службы и кое-что сделать для повышения боеготовности 49-й. Он никогда не видел свою дивизию в целостном виде – так, чтобы все пять полков – три стрелковых и два артиллерийских – собрались бы вместе, стояли бы в одном строю. Да этого и не требовалось. Дивизия была рассредоточена в довольно пространном районе: с запада местечко Семятыче, с севера – железнодорожная станция Черемха, с востока – восточной окраиной Высоко-Литовска и селом Малые Зводы, с юга – приграничными укреплениями вдоль Буга. Вот на них-то – на железобетонные доты новой оборонительной линии – и была вся надежда. Эти бункеры должны были стоять, словно столбы в крепостной стене, а васильцовские полки – полевое заполнение – служили как бы куртинами этой стены. Однако все это мощное защитное заграждение еще только создавалось. «Столбы», то есть доты, пребывали в незавершенном состоянии, дивизия была готова заполнить пространство между ними, между опорными пунктами и районами, но костяк обороны Западного фронта готов еще не был, несмотря на все понукания из Москвы и Минска.
Васильцов доносил