– Это отличная шкура, – сказал я в заключение, – шерсть на ней длинная, густая и темная. Я хотел бы, чтобы ты выделала ее для меня.

– Ах! – воскликнула она. – Я знала, что ты попросишь об этом, как только увидела шкуру. Пожалей меня, поскольку я не могу этого сделать, не могу к ней притронуться. Только редкая женщина, и даже редкий мужчина могут благодаря силе своих духов иметь дело с медвежьей шкурой. Если это пытаются сделать остальные, то их постигает большое несчастье – болезнь, а то и смерть. Никто из женщин здесь не осмелится выделывать медвежью шкуру. Есть женщина из клана Кут-ай-им-икс (Никогда Не Смеются), которая могла бы это сделать для тебя, еще одна такая есть в клане Бизоний Навоз; да, такие женщины есть, но все они далеко.

Я не стал больше говорить на эту тему и, выйдя спустя некоторое время из палатки, растянул шкуру на земле и приколол ее колышками. Нэтаки беспокоилась, несколько раз выходила глянуть, что я делаю, затем поспешно возвращалась в палатку. Я продолжал работать; на шкуре оставалась еще уйма сала. Как я ни старался, не удавалось снять всё. К вечеру я был весь в сале и устал от этой работы.

Я проснулся вскоре после рассвета. Нэтаки уже встала; ее не было в палатке. Я слышал, как она молилась около палатки и говорила Солнцу, что собирается взять медвежью шкуру, снять мездру и выдубить кожу. Нэтаки молила своего бога быть к ней милостивым: она боится даже притронуться к нечистой шкуре, но муж хочет, чтобы ее превратили в мягкую выделанную меховую полость.

– О Солнце, – закончила Нэтаки, – помоги, защити меня от злых сил тени (духа или души) этого медведя. Я принесу тебе жертву. Дай мне и дальше здоровья, дай нам всем – моему мужу, моей матери, моим родным, мне самой – дай нам всем долгую жизнь и счастье; пусть мы доживем до старости.

Сперва я думал окликнуть ее и сказать, что не нужно дубить шкуру, что в конце концов мне не так уж нужна меховая полость. Но потом я решил, что будет хорошо, если Нэтаки выполнит эту работу. Если она и не убедится в том, что зловредного влияния дух медведя не оказывает, то, по крайней мере, приобретет уверенность в себе и в силе своих духов. Поэтому я некоторое время пролежал не двигаясь, прислушиваясь к частым движениям скребка, которым жена срезала мясо и сало со шкуры. Спустя немного Нэтаки вошла и, увидев, что я не сплю, развела огонь, чтобы готовить завтрак. Как только огонь разгорелся, она вымылась, переменив раз десять воду; затем, положив сухой травы зубровки на несколько раскаленных углей, склонилась над душистым дымом, потирая в нем руки.

– Что это ты делаешь? – спросил я. – Почему так рано жжешь зубровку?

– Для очищения, – ответила она. – Я снимаю мездру с медвежьей шкуры и буду дубить ее для тебя.

– Очень мило с твоей стороны, – сказал я ей. – Когда мы поедем в форт Бентон, я подарю тебе самую красивую шаль, какую только удастся найти. Нужно ли тебе будет принести жертву? Скажи мне, и я достану все необходимое.

Моя маленькая жена была довольна. Она радостно улыбнулась, потом стала очень серьезной. Сев рядом со мной, Нэтаки наклонилась поближе и прошептала:

– Я помолилась. Обещала принести жертву от твоего и своего имени. Мы должны пожертвовать что‐нибудь ценное. У тебя два коротких ружья (револьверы). Можешь отдать одно? А я дам свое синее шерстяное платье.

Синее шерстяное платье! Самая любимая вещь жены, платье, которое она редко надевает, но часто вынимает из сыромятного кожаного чехла, разглаживает, складывает и снова разворачивает, рассматривает, любуясь им, а затем прячет. Разумеется, если Нэтаки готова расстаться с этим платьем, то и я могу пожертвовать своим шестизарядным револьвером. У одного из них – это были старые кольты с капсюльным воспламенением – была привычка выпускать все заряды разом. Вот этот я и отдам. Итак, после завтрака мы вышли и недалеко от лагеря повесили свои приношения на дерево. Пока Нэтаки молилась, я влез по стволу и крепко привязал наши подарки к толстому суку. Весь день женщины из лагеря приходили глядеть на дубильщицу медвежьей шкуры; некоторые уговаривали Нэтаки немедленно бросить работу; все пророчили, что с ней приключится какое‐нибудь несчастье. Но она не обращала внимания на предостережения, и через четыре или пять дней у меня был большой мягкий ковер из медвежьей шкуры, которым я немедленно накрыл наше ложе. Но, по-видимому, нельзя было оставлять его там, если я хотел, чтобы ко мне ходили гости, так как никто из моих друзей не желал входить в палатку, пока в ней находится шкура. Мне пришлось спрятать меховую полость под сырыми бизоньими шкурами позади нашей палатки.

Наш клан Короткие Шкуры пробыл на реке Катбанк приблизительно до первого июня. Мухи начинали надоедать нам, и пришлось перекочевать в прерию, где их было гораздо меньше. Переправившись через гребень водораздела, мы спустились по течению реки Милк на несколько дней пути и наконец временно расположились лагерем как раз у северной стороны восточного холма из цепи Суитграсс-Хиллс, где стояли остальные пикуни. Из одного лагеря в другой все время ходило множество гостей. От посетителей мы узнали, что в клане Никогда Не Смеются вскоре после ухода с реки Марайас разыгрался большой скандал. Желтая Птица – молодая хорошенькая жена старого Глядящего Назад, сбежала с юношей по имени Две Звезды. Думали, что они отправились на север к бладам или черноногим, и муж отправился в погоню. Об этом происшествии было много толков, делались всякие предположения о том, чем все кончится. Скоро мы узнали развязку.

Однажды вечером Нэтаки сообщила мне, что виновная пара прибыла с севера и находится в палатке их молодого друга. Они избежали встречи с мужем, когда тот прибыл в лагерь бладов, и вернулись на юг. Муж, вероятно, продолжает свой путь в лагерь черноногих в поисках беглецов, а они тем временем собираются посетить племя гровантров. Они надеются, что через некоторое время муж прекратит погоню, и тогда, уплатив ему основательное отступное, влюбленные получат возможность мирно жить вместе. Но уже на следующее утро вскоре после восхода солнца наш