Покинув форт, мы двинулись берегом вверх по реке Марайас, затем вдоль ее самого северного притока, реки Катбанк, пока не дошли до сосен у подножия Скалистых гор. Здесь водилось множество диких животных. Бизонов и антилоп в этих местах встречалось немного, но вапити, оленей, горных баранов и лосей было даже больше, чем я видел к югу от Миссури. Что касается медведей, то вся эта местность страдала от них. Ни одна женщина не отваживалась без сопровождения ходить за дровами или жердями для палаток и волокуш. Многие охотники не трогали гризли: медведя считали магическим или священным животным и верили, что на самом деле он – человеческое существо. Обыкновенное обозначение медведя – кьяйо, но знахари, владельцы магических трубок, обязаны были, говоря о нем, называть его Па-кси-кво-йи – липкая пасть.

Кроме того, одни только знахари могли использовать шкуру медведя, и то лишь как полоску для головной повязки или завертывания трубки. Однако всякому разрешалось брать когти медведя на ожерелье и другие украшения. Некоторые индейцы, наиболее склонные к рискованным предприятиям, носили трехрядное, а то и четырехрядное ожерелье из когтей убитых ими медведей; этими ожерельями очень гордились.

Однажды утром вместе с Мощной Грудью я отправился на водораздел между реками Катбанк и Милк. Вождь сказал мне, что мы сможем легко проехать через сосны на водоразделе к подножию безлесной горы, где всегда пасутся горные бараны. Нам требовалось мясо, а в это время года горные бараны бывают даже более ценной добычей, чем самцы антилопы в прерии. Мы нашли широкие тропы, протоптанные дикими животными в лесу, и скоро приблизились к опушке со стороны гор. Спешившись и привязав лошадей, мы стали осторожно продвигаться вперед; через минуту сквозь переплетающиеся ветви сосен нам стала видна довольно большая группа горных баранов – самцов, идущих по ракушечнику у подножия скалы. Я предоставил Мощной Груди первый выстрел, и он начисто промахнулся. Прежде чем вождь успел перезарядить ружье, я сумел уложить двух баранов из своей винтовки Генри. Оба были очень крупные, с тонким слоем сала на боках. Добыв таким образом нужное количество мяса, мы навьючили лошадей и двинулись по направлению к дому. Выезжая из сосен, мы увидели в четырехстах или пятистах ярдах от нас крупного гризли, старательно разрывающего дерн на голом склоне холма в поисках гофера [16] или муравейника.

– Убьем его! – воскликнул я.

– Ок-йи (давай), – сказал Мощная Грудь, но с таким выражением, которое значило: «Ладно, но это ты предложил, не я».

Лошади наши шли вдоль опушки леса вниз к подошве холма; мой спутник молился об успехе, обещая Солнцу жертву. У подножия холма мы повернули в глубокую лощину и ехали по ней вверх, пока не оказались, по нашему мнению, совсем близко от того места, где видели медведя. Здесь лощина кончилась, и верно: зверь находился всего ярдах в пятидесяти от нас. Он заметил нас так же быстро, как мы его, присел на задние лапы и зашевелил носом, нюхая воздух. Мы выстрелили оба – и с ревом, от которого волосы становились дыбом, медведь покатился, кусая и царапая когтями бок в том месте, где в него вошла пуля. Затем, вскочив на ноги, он ринулся на нас с открытой пастью. Мы оба погнали лошадей к северу, так как повернуть назад вниз по склону холма было бы неразумно. Я раза два выстрелил в зверя как только мог быстрее, но безрезультатно. Тем временем медведь одолел разделяющее нас пространство поразительно длинными прыжками и уже почти настиг лошадь моего спутника. Я выстрелил еще раз и опять промахнулся. В этот момент Мощная Грудь вместе со своим седлом и мясом барана отделился от бегущей лошади: подпруга из старого потертого сыромятного ремня лопнула.

– Хай-йа, друг! – крикнул вождь умоляюще, взлетая в воздух, еще верхом на седле.

С громким звуком седло вместе с Мощной Грудью шлепнулось в двух шагах от набегающего медведя. Изумленный зверь с испуганным ревом круто повернул назад и побежал к лесу. Я кинулся за ним, стреляя раз за разом. Наконец удачным выстрелом мне удалось перебить ему позвоночник. Тут уже было нетрудно прикончить гризли, спокойно прицелившись и всадив пулю у основания мозга. Когда все кончилось, я вдруг вспомнил, как смешно выглядел Мощная Грудь, когда летел на седле, и как он с выпученными глазами звал меня на помощь. Я начал хохотать; казалось, мне не удастся остановиться. Мой спутник подошел и стоял очень серьезный, поглядывая на меня и на медведя.

– Не смейся, друг, – сказал он наконец. – Не смейся. Лучше молись доброму Солнцу, принеси ему жертву, чтобы когда‐нибудь, когда тебе придется туго под натиском врага или зверя, вроде лежащего тут, ты так же счастливо избежал смерти, как я. Поистине Солнце услышало мою молитву. Я обещал принести ему жертву – собирался повесить в его палатке отличное белое одеяло, которое купил недавно. Но я сделаю больше: я повешу и одеяло, и свою шапку из выдры.

У медведя был отличный мех, и я решил снять шкуру и отдать ее выделать. Мощная Грудь сел на мою лошадь, чтобы поймать свою, скрывшуюся из виду в долине, а я принялся за освежевание. Работа оказалась нелегкой, так как медведь был очень жирен, а мне хотелось снять шкуру как можно чище. Задолго до того, как я закончил работу, мой друг вернулся со своей лошадью, слез с седла поодаль, уселся, набил трубку и раскурил ее.

– Помоги мне, – попросил я, когда он докурил. – Я устал.

– Не могу, – возразил вождь, – это против велений моих духов; мне во сне было запрещено прикасаться к медведям.

Мы вернулись в лагерь рано; услышав, что я подъехал к палатке, Нэтаки выбежала наружу.

– Кьяйо! – изумилась она, увидев медвежью шкуру. – Кьяйо! – воскликнула она еще раз и убежала назад в палатку.

Мне это показалось довольно странным, так как после моего возвращения с охоты жена всегда обязательно снимала с лошади вьюк, расседлывала ее и отводила к палатке юноши, ходившего за моим маленьким табуном. Проделав все это сам, я вошел в палатку; там стояли приготовленные для меня блюдо с вареным мясом и миска