Кормак так резко осадил коня у самой кузницы, что мне пришлось отступить внутрь, чтобы он меня не сшиб. Я снова вышел, когда конь, горячась и раздувая ноздри, немного попятился. Я поднял щит, прикрывая тело, и перехватил копье верхним хватом, готовый нанести удар. «Если мне суждено покинуть этот мир, — подумал я, — я заберу Кормака с собой».

— Финн Торгильссон! — крикнул он, и его лицо сияло от предвкушения.

— Ты знаешь мое имя, господин, — сказал я, не сводя глаз со своего меча, все еще висевшего у него на поясе. У меня в животе все сжалось от дурного предчувствия, но нужно было держать лицо. — Какое дело привело тебя сюда?

— Мне рассказали историю о сыне кузнеца из Линн Дуахайлла, который имел дерзость назвать свою собаку Ниалл. Ты тот самый человек?

— Нет, господин. — «Кормак еще не понял, что я сын того самого кузнеца», — решил я. Он просто думает, что я оскорбил его семью, назвав своего пса в их честь. Я подумывал отрицать, что я из Линн Дуахайлла, что у меня есть собаки, но Кормаку стоило лишь спросить, скажем, Гуннкеля, чтобы узнать, что я здесь родился и вырос, и что у меня их две. — Его зовут Ньяль, господин, в честь моего дяди.

Знающая усмешка.

— Правда?

— Да, господин. — Я сохранял бесстрастное выражение лица. «Пусть это будет единственной причиной его приезда, — молился я. — Я отделаюсь побоями, может, парой сломанных костей». Однако взгляд Кормака не отрывался от меня, и мое беспокойство росло.

Он нахмурился.

— Помнишь тот день в кузнице, когда ты помогал кузнецу с моей колесницей?

Меня затошнило.

— Да, господин. Надеюсь, вы выиграли гонку?

Ответа не последовало. Он нахмурился еще сильнее. А потом сказал:

— Ты сказал, что ты из Брейфне!

Он поймал меня. Я не ответил. Я подумал о том, чтобы выставить вперед копье — он был как раз в пределах досягаемости, — но всадники по бокам от него следили за мной, как ястребы. Одно неверное движение, и они выпотрошат меня, как рыбу.

— Значит, ты из Линн Дуахайлла, а не из Брейфне…

Время остановилось.

Сердце заколотилось о ребра. Я снова подумал, не попытаться ли его убить, но один из всадников немного выдвинул своего коня вперед, и я понял, что момент, если он и был, упущен.

На лице Кормака отразилось потрясенное осознание.

— Так ты сын того кузнеца!

— Ты убил моего отца из-за меча. Моего меча! — крикнул я, отбросив всякую осторожность.

— Сельдежор не имеет права на такое оружие! Ты, должно быть, украл его.

Оскорбление задело не меньше, чем в Дун-на-Ски.

— Я нашел меч на берегу. Мне его послал бог Один.

Его воинам, сплошь христианам, это не понравилось. Несколько человек перекрестились. Но это не помешало Кормаку соскользнуть с коня. Он бросил поводья ближайшему воину. Меч вылетел из ножен; он направил его на меня.

— Ты, язычник дикий. Где твой бог, когда он тебе нужен?

Ярость взяла верх, и если у меня и оставался хоть какой-то мост к отступлению, я сжег его дотла.

— Ты не князь, — сказал я.

Губы Кормака побелели.

— Ты — кусок гнили и убийца! — заорал я. — Подойди сюда, и я с тобой покончу!

— Господин, — сказал воин в кольчуге. — Позвольте мне.

— Стоять на месте! — Кормак подступил ближе.

Я отступил внутрь, загородив дверной проем щитом.

— Хозяин? — в голосе тралла послышался страх.

— Продолжай ковать гвозди, — прорычал я.

Напасть на меня мог только Кормак. У меня есть шанс, сказал я себе.

— Я искал наглого сельдежора, а нашел не только его, но и его ублюдка. Щенка того, кто пытался помешать мне взять то, что мое по праву.

— Сам Один дал этот меч мне!

— Ты хоть раз держал в руках копье, сельдежор? — спросил Кормак. — Непохоже.

Я не ответил.

Он переминался с ноги на ногу, оценивая меня.

Я ждал, нервы натянуты как струна, не зная, что делать.

Его клинок метнулся вперед. Сначала в мой щит, затем обманный выпад в ногу.

Я с силой опустил щит, отбросив острие меча в грязь, и, тяжело дыша, отступил.

Что, возможно, было хуже нового нападения, он рассмеялся.

— Тебе не победить. Ты и сам это знаешь.

— Тебе тоже придется нелегко.

Его хмурый взгляд выдал, что он не был до конца уверен в себе.

Причина была очевидна. Мое копье было длиннее его меча, а я стоял в узком дверном проеме. Он не мог замахнуться мечом ни сверху, ни сбоку, а мог лишь наносить колющие удары.

На ум пришла поговорка отца. Разъяренный враг — враг с брешью в доспехах. «Продолжай его донимать», — подумал я.

— Боишься? — спросил я.

Он выругался и сказал, что мой отец молил о пощаде.

Совершенно забыв отцовскую поговорку, я в ярости бросился вперед. Мое копье дважды ударило в его щит. Он выдержал удары и нанес ответный выпад мечом. Каким-то чудом я успел опустить щит и не дать ему вонзить клинок мне в лодыжку, но это движение вывело меня из равновесия. Я пошатнулся назад и почувствовал, что он следует за мной. Если он заставит меня отступить в кузницу, мне конец. В отчаянии я выставил перед собой копье. Это было неуклюже, по-детски, но острие коснулось его щита, и он остановился. Каким-то образом я восстановил равновесие и шагнул вперед, снова заполнив собой дверной проем.

Кормак улыбнулся.

— Посмотрим, сможешь ли ты повторить это.

«Для меня это жизнь и смерть, — подумал я, — а для него — игра». Если ему наскучит, он может выкурить меня, подпалив крышу. Это было горькое осознание. Я не мог придумать никакой тактики, кроме как броситься на него. Может, успею нанести один значимый удар, прежде чем он закончит бой. Прежде чем ножницы Норн перережут нить моей жизни.

Я напрягся.

Его лицо напряглось.

Крики. Возгласы.

— Господин! — крикнул чей-то голос. — Норманны идут!

Голова Кормака повернулась, совсем немного.

Я бросился вперед. Он