— Ворон Бури? — вскричал Торстейн. — Скорее Пугало Огородное.

Еще одна волна грубого смеха заполнила кузницу. Вновь охваченный яростью, не заботясь о том, сколько здесь воинов, я ударил задиру, но тот, усмехаясь, увернулся. Он был очень худым, и, как я понял, единственным без бороды. Наконец хрипловатый голос обрел смысл.

— Постой, — крикнул я. — Ты что, женщина?

— Я оставлю твой труп воронам! — Торстейн ринулся (или ринулась?) вперед с саксом наготове. — Хугин и Мунин тоже смогут попировать!

— Торстейн! — голос Имра.

— Что? — прозвучало в ответ сквозь стиснутые зубы.

— Он не мог знать[1].

Торстейн сверкнула на меня глазами; я был в замешательстве. Я никогда особо не верил в сказки у камина о рыжеволосой норвежской принцессе, возглавившей флот для набега на Эриу, но вот, передо мной стояла женщина-воин.

— У тебя тело женщины. И очень красивое, — сказал Векель, смакуя слова.

Остальным это понравилось, они загудели и зааплодировали.

Лицо Торстейн потемнело от гнева.

— Я не женщина!

— Тогда мы похожи, — сказал Векель, и он не шутил.

— Опусти клинок, Торстейн, — приказал Имр. — Ты не можешь резать каждого, кто называет тебя женщиной, тем более когда это — кузнец.

«Значит, им нужен тот, кто умеет работать с железом», — подумал я.

Бормоча себе под нос, Торстейн повиновалась.

Раздался металлический звон. Имр положил на верстак несколько кусков рубленого серебра.

— Что это? — спросил я.

— Плата за медовуху, — сказал Имр, поднимая бочонок. — Я заберу все гвозди, что у тебя есть, и сколько еще сможешь сделать за пару дней. Наконечники для стрел тоже.

Кроме этой медовухи, у меня выпивки не осталось — остальное ушло на похороны отца, — но рубленого серебра с лихвой хватило бы на оплату, даже будь бочонок полон. На железных изделиях, что он просил, я заработаю еще, так что я пробормотал согласие и вместе с Векелем смотрел, как троица присоединяется к своим товарищам снаружи.

— На харчевню и надеяться не стоит? — крикнул кто-то.

— Не стоит, — крикнул я в ответ, — но если пойдете вон к тому длинному дому, Гуннкель продаст вам пива. У него его полно.

В воздух взметнулся одобрительный гул.

Кормак так и не появился в последующие два дня, и мои тревоги о нем поутихли. Я многое узнал о наших гостях. Их драккар звался «Бримдир», что значит «Морской зверь». Он был с Тюленьих островов, которые норманны звали Оркнейскими. Жаждущие богатства — на Тюленьих островах были лишь скалы, ветер, овцы да и только, — Имр и его ватага вышли в море по весеннему приливу и направились к Эриу. Нападая на поселения и монастыри на побережье Ульстера, они держали путь к Дюфлину, когда их настиг шторм. «Морской зверь» дал течь и лишь чудом не отправился на дно к Ран, вечно голодной морской богине. По словам Гуннкеля, который собирал на берегу выброшенное морем, когда налетчики прибыли, драккар низко сидел в воде, а люди изо всех сил вычерпывали воду.

Теперь я понял, зачем Имру гвозди. Ему также нужны были мотки шерсти и конского волоса для конопатки, и смола, чтобы просмолить доски после. Гуннкель и другие смогли обеспечить его первым, но не последним. Я рассказал Имру о ближайшей смолокурне, на поросшем соснами холме к северо-западу. В ответ он благодарно хмыкнул и тут же отправил туда дюжину воинов с бочками.

Пока я трудился в кузнице, а помогал мне один из траллов норманнов — по предложению Имра, а не моему, — я снова и снова прокручивал в голове наше пребывание в Иниш-Кро. Может, я и повел себя как нидинг, но мое бездействие спасло мою шкуру, и шкуру Векеля. Однажды, если Норны так сплетут мою судьбу, представится шанс убить Кормака и вернуть меч. Что до нашей встречи с Горностаем, она беспокоила меня все меньше и меньше. По сравнению с угрозой Миде со стороны Бриана Бору, не говоря уже о множестве повседневных проблем, с которыми должен был справляться Маэл, собака по кличке Ниалл не имела никакого значения. Векель согласился.

Больше меня волновало, смогу ли я присоединиться к команде Имра. С того момента, как он попросил гвозди и наконечники для стрел, я на это надеялся. Но до сих пор не было и намека на интерес с его стороны. Гордый, боящийся отказа, я тоже не спрашивал. Однако время уходило. Ремонт «Бримдира» был почти закончен. На утреннем приливе третьего дня он должен был отплыть.

В последний день, уже под вечер, я все еще ковал гвозди. Нагрев один из квадратных железных прутков, которые я заготовил ранее, я отрубал куски нужной длины и заострял каждый гвоздь с одного конца. Пока я повторял этот процесс, тралл подхватывал еще горячий гвоздь и пробивал его через отверстие в наковальне, аккуратно расплющивая шляпку.

Шум стоял невообразимый, ведь мы оба непрерывно махали молотами. Поэтому, когда сквозь этот грохот я услышал крики, я прервал работу. Вытерев лицо тряпкой, я подошел к дверям кузницы.

Гуннкель стоял у своего длинного дома, вглядываясь в сторону вала.

Я приложил руку ко рту рупором.

— Что происходит?

— Стражники кричат и на что-то показывают. — Гуннкель выглядел обеспокоенным.

Я считал, что Имр излишне осторожничает, выставляя охрану у вала, и не мог понять, почему его люди повсюду ходят с оружием.

— Никто не знает, что вы здесь, — сказал я ему. — Вам не о чем беспокоиться.

Он бросил на меня сочувственный взгляд и произнес стих:

В чистом поле ни шагу

не ступай без оружья.

Ведь никто не знает, идя по дороге,

когда копье пригодится.

«Каким же я был дураком, пытаясь учить такого воина, как Имр, его ремеслу», — подумал я, заходя внутрь за своим копьем и щитом.

Тралл вытаращил глаза.

— Продолжай работать! — приказал я. — Тебя это не касается.

«Это Кормак», — решил я, и у меня все внутри сжалось.

Конечно, это был Кормак. Он ворвался во главе отряда из двадцати всадников, все как один в боевом облачении. Шлемы, щиты, почти у половины — кольчуги. Копья, мечи, кинжалы. Сил достаточно, чтобы сокрушить немногочисленных жителей Линн Дуахайлла, если понадобится. Более чем