Эти американские законы распространились по всему миру посредством международных соглашений и кардинальным образом изменили объем прав граждан и привилегий корпораций, а также статус авторов, их заработок и границы творческой свободы. Почему же мы не услышали ни единого писка от философов, поэтов, музыкантов или творцов какой угодно другой области культуры, на которых распространились новые правила? Юридические рамки, в границах которых организуются и монетизируются изобретения и почти все формы творчества по всему миру, сегодня рассматриваются как технический нюанс, не подлежащий политической или социальной критике. Но еще не поздно задаться вопросом: а отвечает ли сложившаяся ситуация нашим интересам – интересам потребителей творчества во всех его формах?

Современное авторское право – вовсе не данность, а социальный конструкт. Каждый из шагов в его запутанной истории, в силу правового принципа stare decisis[10], был построен на предыдущем. Иными словами, рассказать историю развития авторского права – это единственный способ объяснить нынешнее состояние охраны и контроля творчества. Любопытно, что спустя столько времени и несмотря на появление множества новых способов распространения произведений, в языке авторского права по-прежнему можно найти те слова, что были написаны в самом начале его истории.

Авторское право, или право на копирование, начало свой путь в начале XVIII века в Лондоне: речь шла о предоставлении авторам книг и их правопреемникам краткосрочной монополии на печать и продажу их произведений. В последующие столетия монополия расширялась на все новые и новые виды произведений; затем снова и снова увеличивался срок предоставленных монополий; затем сфера действия авторского права охватила все больше и больше вторичных видов использования: сокращение, адаптация, исполнение, перевод и т. д. Каждый из этих шагов натыкался на возражения, но ни один философский, этический или практический аргумент против ползучего расширения авторского права так и не смог его одолеть. Значит ли это, что критики все это время были неправы? Значит ли это, что вне зависимости от достоинств и недостатков авторское право – неизбежное следствие социального, промышленного и технологического прогресса, побочный продукт модернизации?

Это вовсе не риторические вопросы, и ответ на каждый из них – нет. Во-первых, многие негативные последствия авторского права в наше время были предвидены критиками в XVIII веке. Их опасения подтвердились – но тогда их отмели в сторону. Во-вторых, авторское право, очевидно, сыграло немаловажную роль в формировании современного мира, особенно в последние полвека. Оно – не просто побочный эффект необратимого течения истории, а одна из сил, которая это течение направляет. У этой силы есть особенность, отличающая ее от других сил модернизации: она не может не порождать неравенство.

Веками велась ожесточенная борьба за более справедливое распределение земли. Целью революций провозглашалось перераспределение природных ресурсов и средств производства. Партии и политики призывали к более справедливому доступу к жилью, образованию и здравоохранению. Но никто никогда не задумывался о борьбе за более равное распределение авторских прав.

Потому что авторское право и родственные ему патенты, товарные знаки и право на публичность (в совокупности известные как «интеллектуальная собственность», или IP) дают создателю произведения, устройства, услуги или изображения исключительное право на ренту с него, известную под старинным названием «роялти». Разве можно распределить такую ренту более равномерно? Сама ее цель – создать неравенство между единичным творцом и многочисленным обществом, между «владельцами» и «пользователями» текстов, изображений, изобретений, имен и брендов – между правообладателями и всеми остальными.

Даже для самых ярых сторонников равенства это не казалось проблемой, когда от системы выигрывали люди вроде Диккенса или Гюго. Их было мало, они были великими, они (по большей части) сами были прогрессивных взглядов. Никто не возмущался доходами Теккерея[11] от «Ярмарки тщеславия» или даже целым состоянием, которое Пикассо сколотил на своем искусстве. Но сейчас все изменилось.

Большинство авторских прав, с которых можно получать доход, теперь принадлежат не людям искусства, а компаниям, вроде той, что купила каталог Спрингстина. Причем стоит заглянуть поглубже – и окажется, что они принадлежат гигантским корпорациям. Теперь об авторском праве судятся не творцы и «пираты», а одни корпорации с другими корпорациями – они борются за источник ренты. Язык этих юридических баталий остался таким же, как и 300 лет назад, но ставки изменились. Дорогостоящие судебные процессы теперь служат лишь для того, чтобы скорректировать баланс сил между финансовыми гигантами, десятилетиями наживавшимися на творчестве, которое они купили.

Ярким примером превращения авторского права в золотую жилу для корпораций стал грандиозный иск Oracle к Google, в котором Oracle требовала от Google заплатить за использование API[12] языка программирования Java в своей операционной системе Android. Изначально иск велся в рамках патентного права, но за десять с лишним лет превратился в дело об авторском праве, поскольку оно охраняется дольше, чем патенты. Но закон, выдержанный в старомодной терминологии «авторов» и «произведений», настолько плохо подходил для этого процесса, что окружные и федеральные суды от апелляции к апелляции выносили противоречивые и несовместимые решения, пока дело, уже стоившее десятков миллионов долларов судебных издержек, не докатилось до Верховного суда США. В свою очередь, он даже не вынес решения, могут ли API быть надлежащим объектом авторского права; он лишь постановил, что если да, то конкретные элементы Java, которые использовала Google, не нарушали прав владельца. Некоторые наблюдатели посчитали это дело выигрышным для общественного интереса, поскольку решение ограничило контроль правообладателя над вторичным использованием его собственности. Однако суд так и не дал ответа на вопрос, может ли язык принадлежать корпорации. Авторское право, несмотря на свои огромные масштабы и запутанность, не является устоявшимся законом, и история подсказывает нам, что этого нельзя допускать без широкого общественного обсуждения – иначе все окажется во владении кучки крупных корпораций.

В средневековой Европе все принадлежало Богу и, следовательно, находилось в распоряжении суверена, уполномоченного распределять Божьи творения, предоставляя привилегии на них своим вассалам. С течением веков религиозные устои феодальных монархий рушились. Место, неохотно освобождаемое Короной, заполнялось сначала правами баронов, затем простолюдинов и, в конце концов, правами граждан. За последние 50 лет историческая тенденция перехода к равенству в правах и собственности развернулась на 180 °. Самый очевидный пример этого поворота – то, как мы теперь относимся к произведениям искусства.

Изначально авторское право обещало авторам контроль над небольшим диапазоном произведений. Однако при переходе