Гайя кивнул, и воины ближней десятки уже привычно подъехали к небольшой комнате с крепкими бронзовыми дверями, где стояла охрана. Подошли местные прислужники, которые стали принимать из рук нумидийцев сумки с дротиками и мечи. Бронзовые двери открыли, и внутри оказались многочисленные полки, где уже лежали чьи-то копья, боевые топоры и многое другое. При воинах ближней десятки остались только их кинжалы.

Увидев вопросительный взгляд Оксинты, Массинисса все понял и, подъехав к Ютпану, спросил:

– Зачем разоружаться моему телохранителю? Может, вы оставите ему его оружие?

– Нет, царевич! Правила для всех одни! – громко, с металлом в голосе проговорил начальник стражи. И, чуть наклонившись к царевичу, шепотом добавил: – Потом все решим, не переживай.

Массинисса кивнул и глазами показал Оксинте на бронзовые двери. Тот разоружился. Двери с громким шумом закрыли. Воины городской стражи, которые сопровождали нумидийцев вместе с Ютпаном, остались у ворот, а их начальник собрался следовать с Канми, Гайей, Массиниссой и ближней десяткой в сенат Карфагена.

– Благодарю тебя, начальник стражи, но дорогу к сенату я хорошо помню. И моих людей для сопровождения наших гостей вполне хватит, – обратился к Ютпану сенатор.

– Я могу оставить за себя помощника… – начал говорить Ютпан, который словно чего-то опасался и очень хотел сопроводить Гайю.

– Твой помощник не так хорошо справляется с обязанностями начальника стражи, – пресек его попытку Канми. – Во всяком случае, пока. У человека, отвечающего за безопасность Столицы мира, всегда много дел, не правда ли?..

Ютпан расстроенно кивнул и как-то виновато поглядел на Гайю.

Гайя сказал:

– Не переживай, друг, на обратном пути я к тебе заеду!

– Буду ждать! – с готовностью откликнулся тот.

Пока они ехали по многолюдным улицам, Массинисса разглядывал огромные многоэтажные дома и великолепные дворцы, сады с фонтанами и людей, одетых в самые разные одеяния. Тут были не только жители Африки, но и уроженцы Испании и Галлии, представители востока и далеких северных степей. На улицах стоял многоголосый говор на самых разных языках.

Бодешмун, ехавший рядом, воспользовался тем, что Магонид отъехал подальше, и сказал:

– Сынок, ты только не забывай, что ты нумидиец, сын Большой степи! Да, город этот, конечно, красивый. Но когда ты узнаешь всю его изнанку и все его мерзости, про эти красоты уже и не вспомнишь!

Наставник словно вылил на него кувшин холодной воды в жаркий день. Массинисса даже остановился и спросил:

– О чем ты, уважаемый Бодешмун?

– О том, чтобы ты не поддавался на все эти прелести! Царь очень обеспокоен твоим восхищением Карфагеном. Он опасается, что ты забыл все, что мы говорили тебе по дороге сюда.

– Поспешим, дорогой царевич! Заседание в сенате уже началось, – подъехав к ним, поторопил Канми и неприязненно поглядел на Бодешмуна.

Тот ответил ему таким же мрачным взглядом.

* * *

В сенате Карфагена царило оживление, вызванное словами Бисальта Баркида:

– Ну что, уважаемые Магониды! Нам сообщили, что ваш Канми уже ведет сюда массильского щенка вместе с его хитромудрым отцом. Скоро увидим, могут ли угрожать могуществу Карфагена эти люди, которых вы так опасались.

По рядам других семейств пошли смешки и ропот; представители Магонидов хранили молчание, лишь неприязненно поглядывали на первого суффета.

Видя это, второй суффет, Абдешмун Ганонид, примирительно произнес:

– Уважаемый Бисальт, было бы прекрасно, если бы ты сохранил свое прекрасное красноречие для общения с нумидийцами, а не задирал уважаемую карфагенскую семью.

Баркид недовольно хмыкнул, но промолчал. Ропот в зале стих. Все поглядывали на двери.

Вот они распахнулись, и сенатский слуга возвестил:

– Сенатор Канми Магонид и наследник Массильского царства царевич Массинисса!

Причина, по которой Массинисса оказался в зале совещаний сената без отца, была следующая.

Едва Канми и нумидийцы вошли в здание, Магонид, будто бы вспомнив это только сейчас, неожиданно произнес:

– Уважаемый царь, прошу простить меня, но я получил указание: первым ввести в зал царевича. Во-первых, все сенаторы его заждались, а во-вторых, он начнет в Карфагене самостоятельную жизнь, и лучше будет, если сделает это прямо сейчас, не входя в нее под ручку с отцом.

Бодешмун чуть слышно выругался, поняв задумку пунийца. Наследнику не полагалось входить куда-либо впереди своего отца, это было завуалированное оскорбление царя.

– Так не пойдет! – начал было и Массинисса, которому стало обидно за родителя.

Но Гайя спокойно произнес:

– Массинисса, невежливо отказывать хозяевам, находясь в их доме. Не стоит начинать здешнюю жизнь с ссоры.

– Очень мудрые слова, царь Гайя! Спасибо тебе за понимание.

Канми подхватил Массиниссу за локоть и потянул к дверям зала совещаний. Сунувшегося было за ним Оксинту не пустили стражники у дверей, а Магонид ему сказал:

– Юноша, когда ты станешь царем или хотя бы царевичем, тогда сенат Карфагена примет и тебя. А пока стой здесь вместе с остальными!

Оксинта был готов разбросать стражников, которые выглядели явно слабее его и меньше ростом, но услышал сзади голос царя:

– Оксинта! Не переживай, ничего плохого с царевичем не случится, он им живой нужен. Отойди в сторону!

Телохранитель повиновался, бросив на Канми злой взгляд.

– И снова поражаюсь твоей мудрости! – теперь уже явно издевательски произнес Канми.

Однако, услышав грозный ропот воинов-нумидийцев ближней десятки, явно недовольных происходящим, он поторопился вместе с царевичем пройти в зал совещаний.

Когда Массинисса оказался в этом великолепном зале с мраморным полом и украшенными мозаикой стенами и потолком, он в первую очередь невольно с восхищением оглядел это величественное помещение и лишь затем обратил внимание на множество богато одетых мужчин, восседавших здесь на скамьях и бесцеремонно разглядывавших его.

– Уважаемый Канми, ты выступишь переводчиком этого щенка? А то он, наверное, только по-нумидийски может лаять? – поинтересовался Бисальт, снисходительно поглядывая на царевича.

Магонид покраснел и испуганно покосился на Массиниссу, который тут же ответил по-пунически:

– Щенок может лаять и по-пунически. Причем, надеюсь, так, что даже уважаемый суффет сможет его понять. И если суффету угодно сравнивать наследника союзного Карфагену государства с животным, то было бы лучше называть меня не щенком, а львенком, ведь мой отец, царь Гайя, идет в бой под знаменем с изображением льва!

По залу прошел удивленный гул – сенаторы восхищались не только правильным произношением Массиниссы, но и вежливой дерзостью ответа, на который пораженный Бисальт не сразу нашел что сказать.

Сидевший рядом с ним на втором суффетском кресле Абдешмун чуть слышно прошептал:

– Да-а, это не его мямля братец! Не зря Гайя так не хотел нам его отдавать. Дорогой Бисальт, попрошу тебя: не говори пока больше ничего. Не надо с первых дней пребывания в Карфагене делать его нашим врагом!

Затем Ганонид громко возвестил: