– И главное, чтобы они поработали не только на ведомство дона Серхио, – откликнулся собеседник.

После того как основная задача встречи была решена, общение двух вояк коснулось политики. Вспоминая о заседающих в парламенте Боливийской Республики депутатах, Кундт не мог скрыть горечи:

– Все воры. Поганцы все как один. Благодаря им армия коррумпирована настолько, что не знаешь, за что и браться. Они и моих офицеров пытаются затянуть в болото. Нас спасает только то, что по ту сторону границы дела еще хуже. У генерала Скенони нет средств даже на обувь для солдат. Парагвайцы бедны, как церковные крысы, не удивлюсь, если им будет нечем стрелять.

– В последнее время они активно привлекают русских, имеющих кое-какой опыт, – вспомнил Рём, по-прежнему массируя затылок.

Кундт внимательно всмотрелся в обезображенное лицо соратника.

– Да, я осведомлен, – кивнул он. – Знаю, кто у них там всем заправляет. В шестнадцатом году мне пришлось затыкать участок под Бродами, который развалили эти паникеры венгры. Насколько помнится, Беляев тогда командовал артдивизионом по ту сторону фронта. А сейчас он – серый кардинал парагвайских босяков. Впрочем, это неважно. Что касается русских, их приемы известны. Да, Брусилов задал австрийцам жару в Галиции, но стоило там появиться нескольким нашим дивизиям, все вернулось на круги своя. Тактика противника видна как на ладони. Недостатки любителей щей и кваса очевидны: неповоротливость, бестолковость, крайняя боязнь инициативы. Не думаю, что с тех пор многое изменилось. Кроме того, у них всегда проблемы с техническим оснащением. Они часто воевали одними винтовками, и мы их били, Эрнст. Мы хорошо их били. И в этот раз не будем миндальничать – сожрем молниеносно.

Прозябание в штабах Первой мировой, ко всему прочему, научило партайгеноссе Эрнста и такому весьма необходимому качеству, как сомнение.

– Парагвай все более напоминает осиное гнездо. Русские его облюбовали. Ладно бы прибывали торгаши, спекулянты, прочая мелочь. Но помимо военных там уже вовсю хозяйничают иного рода специалисты: насколько я знаю, они прокладывают дороги. Что особенно неприятно, к Бореалю протянута железнодорожная ветка. Да, пока иммигрантов немного, ну а если за сотнями казаков Деникина на берега Параны хлынут тысячи, а затем и десятки тысяч их единоверцев из Европы и Северной Америки?

– Этого не произойдет, – моментально отреагировал Кундт.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Если бы речь шла о наших соотечественниках, то создать полнокровную колонию хоть в Парагвае, хоть в Боливии, хоть на Марсе не составило бы труда. Однако русские совершенно бездарные организаторы. Без государя-императора каждый из них – сам себе голова. Каждый готов бодаться со всем миром, а уж со своим соседом – тем более. Эти мечтатели всё заболтают, а затем раздерутся, как петухи на ярмарке. Им нужен кнут, дорогой мой Эрнст! Попомните мое слово: даже засевшие в Москве большевики обязательно закончат тем, что выберут себе царя.

Проснувшееся честолюбие Рёма не собиралось сдавать позиций:

– Нет правил без исключений. Существуют их религиозные общины.

– Я привык оперировать величинами, способными влиять на мировую политику, дорогой Эрнст, – засмеялся генерал. – Такими реликтами, как здешние староверы или североамериканские амиши[17], можно полностью пренебречь. Вернемся к вещам, которыми пренебрегать не следует: цена слишком высока. Не подведите меня. Еще раз повторю: дело касается не только Боливии, но и Германии…

Диалог был прерван затрещавшими моторами танков. К навесам потянулся дымок. Вдоволь набегавшиеся и настрелявшиеся «Виккерсы», за борта которых все еще цеплялось лучами солнце, один за другим выбирались на разбитую трассу.

Заслоняясь от солнца ладонью, главнокомандующий любовался механическими монстрами.

– Нефть, – пробормотал он.

Морос

Кундт мог быть спокоен: вожак штурмовиков Эрнст Рём безоговорочно подтвердил свою репутацию. Не минуло и пяти месяцев после встречи знатока русской тактики со знатоком мюнхенского «дна» и трех – со дня очередного боливийского переворота, как ведомство Оливейры не на шутку залихорадило. Тревога обитателей неприметного особняка на столичной окраине, в одной из комнат которого неусыпно стрекотал трудяга-телеграф, захламляя столы шифровальщиков все новыми и новыми лентами, была вполне объяснима. Среди прочих сообщений, днем и ночью доставляемых в Ла-Пас из дипломатических миссий Уругвая, Чили, Бразилии и Аргентины, Зевсовой молнией сверкнула шифрограмма из числа тех, что в течение суток, а то и нескольких часов могут полностью перевернуть политику государства. Благодаря бывшему соратнику Гитлера полковник Оливейра встретил ее во всеоружии.

– Парагвайцы готовят поход в Чако, – объяснил незаменимый Серхио суть послания новому президенту.

Представитель военной хунты, свергнувшей Риаса, Карлос Бланко Галиндо[18] откровенно тяготился упавшей на его голову властью и готов был с радостью делегировать ее любому из своего окружения, и все же он не мог не встревожиться. Однако у полковника был джокер в кармане. Объяснив в трех словах неопытному Галиндо, что следует предпринять в ответ на столь явный вызов, Оливейра получил чрезвычайные полномочия.

Вскоре перед недоверчиво принюхивающимся к миру доном Серхио предстали четыре новых персонажа драмы, появившиеся на авансцене благодаря Эрнсту Рёму. Чилийцы, называвшие себя Аухейро и Родригес, перуанец по имени Пато и «предводитель команчей» некий Рамон Диего Санчес больше слушали, чем говорили. Осведомленность команданте Санчеса о деле, которое его людям предстояло выполнить, обрадовала Оливейру. Дон Серхио окончательно убедился в правильности выбора после того, как остался с Рамоном наедине. Этот нанявшийся незадолго до описываемых событий в боливийскую армию, чем-то напоминавший ворона сорокалетний мексиканец, точный в словах и в движениях, привлек внимание старины Эрнста неоценимым для рейнджера качеством: он подчинялся лишь собственной интуиции – чувству, незаменимому и в разгадывании интеллектуальной шарады, и в рукопашном бою, где приклад, саперная лопатка и нож идут в ход прежде, чем бойца посещает мысль о целесообразности их применения. Выгнанный в студенческой юности за революционную пропаганду с кафедры геодезии Национального автономного университета сторонник кристерос[19], активный участник очередной мексиканской резни 1926–1929 годов, ординарец генерала Энрике Горостьеты[20] был замечен в чем угодно, но только не в милосердии. Вырываясь из западни, в которую 2 июня 1929 года попал его начальник, Санчес застрелил и зарубил мачете не менее дюжины федералов. Потеряв патрона, недоучившийся революционер начисто пропал из поля зрения мексиканских правоохранительных органов, которые, пощадив многих повстанцев после замирения сторон, справедливо считали, что дальнейшее существование Рамона Диего Санчеса на планете Земля – слишком большая уступка Сатане.

Что греха таить, Оливейре нравились такие люди.

– Вы не раз бывали в горах и сельве, следовательно, знаете, что вам нужно, – приветствовал он мексиканца. – Можете рассчитывать на помощь боливийских вооруженных сил в подготовке к походу. Что касается тягловой силы,