– Мы вот-вот вступим в год Змеи, – произнес он задумчиво. – А он обычно не сулит ничего хорошего.

– Потому что, – ответил я, – подходящий к концу год Дракона был удачным?

Он покачал головой и рассмеялся:

– Не совсем так.

Прошедший 1988 год нельзя было назвать выдающимся, скорее наоборот. Экономический кризис набирал обороты, его было не остановить. В Пекине инфляция превысила 30 %, а по мнению некоторых иностранных наблюдателей, приближалась к сорока. Цены неумолимо росли, и люди с ностальгией вспоминали тяжелые времена Мао. Недовольство населения становилось все более ощутимым и массовым, и газеты режима не скрывали этого.

Я вспомнил, с каким воодушевлением встречали год Дракона – символ силы и удачи. Бумажных и шелковых драконов весело проносили по улицам, заставляя плясать на радость людям. Вокруг Барабанной башни развернули огромного, желтого и великолепно украшенного дракона. По вечерам башню освещали фонарями, и она выглядела как священное подношение.

А что же теперь? Я беседовал со многими людьми, и каждый раз слышал одно и то же: разочарование, неприятие, неуверенность. Китай, потрясенный стремительно проваливающимися реформами, продемонстрировал всю негибкость выбранного курса. Неудивительно, что вся ответственность легла на плечи Дэн Сяопина. Однако не все было так однозначно. Дэн действительно применил меры, которые принесли определенный эффект, но не смогли обуздать коррупцию. Теперь об этом говорят открыто, и если что-то и поражает, так это ярость, с которой критикуют его некогда непоколебимый авторитет.

Пока я ел пельмени, которые Лу Синь аккуратно положил в мою тарелку своими палочками, я любовался огромным Пекином, окутанным мерцающим светом огней. Тяжелое небо рассекал полумесяц, превратившийся в жидкое золото. Со всех сторон взмывали ввысь яркие фейерверки, взрываясь разноцветными огнями.

Раздавались взрывы петард, их шипение перекрещивалось, словно в разгар сражения.

В эту морозную ночь счастье пекинцев казалось незыблемым. На одну ночь они позабыли о повседневных заботах. Они палили в Змея, чтобы развеять легенды, или веселились вместе с ним, чтобы ослабить его злые чары. Стрельба не стихала до самого утра, пока луна не скрылась за Западными холмами. Лу Синь тоже растворился в ночи. Я так и не понял, остался ли он в гостинице или уехал домой на велосипеде.

Так что в первый день лунного Нового года я остался в одиночестве и мог распоряжаться совершенно свободным днем по своему усмотрению. В кантонском ресторане не было ни души, кроме двух официанток, дремавших за дальним столиком в конце зала. Я заказал привычные блюда. Погода изменилась, небо затянуло серой пеленой. Закутавшись потеплее, я вышел на улицу, но тут же подвергся атаке петардами, запущенными компанией мальчишек перед отелем. Двое самых смелых осторожно подошли ко мне и шепотом спросили: «Не найдется ли мелочи?». Я в шутку изобразил руками пистолет, и они убежали, хихикая.

Люди на улицах выглядели ошеломленными, их глаза опухли от шума, а лица побледнели. Тем не менее, они вели детей в переполненные парки, где фермеры торговали деревянными игрушками, а в сезонных жаровнях готовились новогодние угощения. Автобусы, переполненные и трубящие, медленно двигались по пробкам. Я видел, как люди собирались вместе и смеялись.

На площади Тяньаньмэнь было много пожилых людей, пытавшихся запустить в небо воздушных змеев. День был невероятно спокойным. В какой-то момент пошел снег, он легкой пудрой оседал на предметах и людях, и вскоре огромная площадь и стала торжественно безмолвной.

В отеле я узнал, что год начался не слишком удачно: с выстрела. Одна художница выстрелила из ружья в свою работу, представленную на первой авангардной выставке, открывшейся тем утром в Национальной галерее. Властям не понравился этот жест, и полиция бросилась на поиски вооруженной художницы Сяо Лу.

В чем был смысл этой выходки? Представитель авангардной группы заявил, что это новый стиль под названием «Искусство в действии». Результат оказался предсказуемым. Сразу после открытия выставка была закрыта. Жителям Пекина не понравились ни выстрел, ни решение о закрытии выставки. Их просто беспокоило такое неудачное начало года.

Какие выводы можно сделать из этого? Определенно не самые радужные. Однако инцидент вышел за рамки культурной сферы. Фэй Данвэй, один из организаторов выставки, заявил, что «провокация с целью сорвать мероприятие витала в воздухе уже некоторое время». Затем он добавил: «Выстрел произошел так удачно для властей, что даже показался спланированным».

Какова была истинная причина провокации? Исходила ли она от одиночного акта художницы, или же кто-то подстрекал ее к действию, стремясь сорвать выставку «спорного протеста», которую молодые люди, наконец, смогли устроить, преодолев двухлетние препятствия и задержки со стороны властей?

Я отправился в Художественную галерею, но, конечно же, она была закрыта. Однако мне все же удалось поговорить с несколькими молодыми людьми, проходившими мимо нее с угрюмыми лицами. Что именно означал тот выстрел? Один парень, немного говоривший по-английски, сказал мне, что это красноречивый знак: культурные круги, и особенно молодежь, хотят спровоцировать диалог с властью.

Я заметил, что этот жест дал полиции повод для цензуры, что, вероятно, прямо противоположно тому, на что рассчитывали студенты и художники. Они посмотрели на меня с легким удивлением, затем ответил худощавый, долговязый юноша.

Я перевел его слова, которые звучали примерно так: «Возможно, но сейчас у нас нет другого выхода. Они должны понять, что мы не согласны, они должны это осознать».

Было ли это очередным сложным случаем китайской сущности? Люди сказали мне, что им следует принять это к сведению и готовиться к новым «вызовам». Чтобы сдвинуть Китай с места, нужен был шум, и этот выстрел не был таким уж плохим предзнаменованием. В конце концов, его даже можно было принять за новогоднюю хлопушку. Инцидент вскоре забылся.

Исторический визит советского министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе, состоявшийся несколькими днями ранее, прошел практически незамеченным. Однако это событие ознаменовало конец тридцатилетних разногласий между Китаем и Советским Союзом. Была согласована дата приезда Михаила Горбачева[271], человека, олицетворяющего перестройку и гласность, считавшегося истинным реформатором. Удивительно, но ни газеты, ни телевидение не придали этому событию должного значения. По слухам, Дэн Сяопину не понравилась предложенная Кремлем дата – 15 мая. Она была слишком близка и совпадала с двумя важными внутренними событиями: празднованием 70-летия движения 4 мая 1919 года, когда студенты-демократы прошли маршем по площади Тяньаньмэнь, протестуя против результатов Версальской конференции, передавшей «немецкий» Шаньдун Японии, и открытием Всекитайского собрания народных представителей 21 июня. Тем не менее перед отъездом Шеварднадзе из Шанхая 4 февраля, завершающим его визит в Китай, неофициальные советские источники подтвердили дату 15 мая, в