о чем загробно меж родными споры

и сына бесполезного рожал

то есть не он но мертвые бесполы

все решено и ничему не стать

другим на свете вопреки старанью

не развернуть тетраэдр пятой гранью

а дважды два не разумножить вспять

как мухи набело в замерзшем воске

на чипах отпечалены миры

без выбора и червь на терменвоксе

уже завел шопена в mp3

любовь

взгляни сестра как незаметный клин

твою скалу раскалывает в ливень

он существует потому что был

где кровь распластана лучами линий

сложив живые участи в мешок

и в полночь прочь украдкой конокрада

ты совершила правды на вершок

но без любви нам правда не награда

с той стороны откуда солнце гость

остался дом потомку на поруки

венчанный ясенем и грудь подруги

вдруг опалит когда наполнит горсть

пусть к старости песок струится строже

и серебро по кремнию длинней

он слово дал и возвратится к ней

не тронь его он мой и мертвый тоже

свирелью ясеневой в три ствола

шепчи шопен мазурку или скерцо

все сбудется и правда не твоя

умолкнет мозг но не затмится сердце

судьба

сестра не жертвуй зрение бельму

ты вслед теленку а за мной все стадо

все станет в точности как я велю

или вернее выразиться стало

сам воду выдумал и сам плыви

но не пеняй что финиш очевиден

печален брассом след его в пыли

кто серебра и правды очернитель

я счет веду из неподвластных мест

где все исчезло

любовь

amat ergo est[5]

«не проси у природы примера…»

не проси у природы примера

в приоткрытом проломе окна

две загадки однажды имела

не разгадана только одна

все мерцает как дождь или жемчуг

на траве и в развилке ольхи

косарей расспроси или женщин

ничего не припомнят они

покружи где прощается ветер

крен к оврагу и лес в разворот

разлюбившие больше не верят

но не с ними теперь разговор

с высоты все сбылось как хотело

тишина поднимает полки

наша смерть это женское дело

лучше нас понимают они

птичье беличье дробью по крыше

сердцу вырыта в дерне нора

тормоши мое время потише

не стучи костяная нога

«а если я пел тирану как пленный дрозд…»

а если я пел тирану как пленный дрозд

в тропическом сне где придворные фрукты зрели

пускай мне покажут землю где выбор прост

я пожил и в курсе какие возможны звери

даритель огня и вращатель тугих турбин

столь многое спас потому что многих убил

в долгу так давай теперь истребит тетради

не скажет неаполь ни мантуя где легли

над нами лимонные корки или плевки

в голодную глину мы и наши тираны

я верил что город вечен а он мираж

но что остается в грубых руинах раем

уже неизбежно коль вышел такой ménage

à deux[6] что на все века серебриться рядом

стремительный воздух в горло вогнал глоток

в наветренном времени прерван тот кровоток

кто в пепельных розах у ростр водружен на козлы

ни царских разъять ни себе царедворских уст

угрюм у дороги в порожних глазницах бюст

а в недрах берцовые накрест допели кости

напрасно брундизий мой греческий обморок зря

так смерть обессилит что скоро ни встать ни делать

под перечень плача кого заносил в друзья

триоль элевсина и все с геликона девять

у черной царицы сезонные циклы лиц

здесь цезарь узнает месяц он или принц

молчанье течет из гортани чья ночь в печали

но девять прощайте а прелести нежных трех

куда тебе данте и будь ты хоть герман брох

пора в колдуны и луча не затмить свечами

прими перевозчик латунный обол с языка

хоть выколи тьма но булавочный глаз диода

двоится внизу или лопасть костра высока

я сам раздувал где пылает с тех пор дидона

простимся на пристани здесь присягнем сестре

вся пряжа речей обрывается в этом костре

порожняя тара в обмен на сердца и рассудки

безглазые ляжем в стеклянную пыль и траву

отныне и мне и ему остальную страну

черед населять бесконечные сутки

«вот возраст когда постигаешь дрожа…»

вот возраст когда постигаешь дрожа

безжалостной жестью примера

что раз красота никому не должна

спасают неправда и вера

пусть птичкой помечено время с тобой

с кем речь приручали теснимы толпой

в земных казематах казенных

поднимется пламя из недр и трясин

но имя которое в сердце носил

отсутствует в списке спасенных

поднимется голос но тверже молва

любого любителя петь из горла

полезней молчать и молиться

в кривой перспективе не вечно равны

текущие в город шеренги травы

и рим провожающий китса

ура с коромыслом к реке на ветру

чуть птичка в графе то и коршун вверху

потрепанный блок над непрядвой

какие там кони и скифы в пизду

гранитные бабы пешком по песку

вся смерть получилась неправдой

так тяжко намолены эти места

скорее бы стала планета пуста

своим барсукам и косулям

ни эха в горах от позорных острот

лишь мраморных граций безрукий фокстрот

над греческим битым сосудом

немного осталось вот это и есть

зеленая бронза гремучая жесть

в огне монитор как бумага

короткий пробег без обмана

«помнишь цинтия перно на петровке…»

помнишь цинтия перно на петровке

где грустили мы ладонями к небу

но пропали с той поры как микробы

о микробах долгой памяти нету

собирались в трускавец или байи

бурным морем до тартесса и дальше

получилось только в лес за грибами

ночевали на малаховской даче

или в тушине ждала где привыкли

ревновала к молодым поэтессам

это желуди морские прилипли

к днищу сердца за последним тартессом

без тебя тут наши вышли в светила

за квадригой на подушке медали

встретил меммия в мундире эдила

в старину-то он не ладил с ментами

редко локоны впотьмах или губы

душный воздух навевает под старость

вечерами я ловлю тебя в гугле

в википедии найду что осталось

навещу лишь в годовщину наверно

за померием безлюдно и тесно

ни перно тебе сюда ни фалерна

так квадратно твое цинтия место

вот и вещи раздаю скоро следом

будем буквами вдвоем и листами

где горели