И становятся словно дети.

«Господи, если Ты там не очень занят…»

Господи, если Ты там не очень занят —

дай мне силы смотреть глазами,

взгляда не отводя.

Тут пишут «укрытие», там – «укрыття».

Такэ жыття.

Дом сминается, как коробочка из картона.

Под завалами из бетона —

бабушка Галина.

На её телефон проходят гудки, но молчит она.

Скоро в Донецке будет совсем весна,

запах ландышей и жасмина.

Господи, дай мне силы не отвернуться.

У пацанёнка из Мариуполя глаза, как блюдца,

он говорить разучился.

Что-то мне, Господи, не пишется, не поётся.

Дедушка из подвала выходит на солнце,

просит воды, свечей и мучицы.

«так покупали чашки и тарелки…»

так покупали чашки и тарелки,

как будто жить планировали вечно,

и синий газ грел турку на горелке,

и звёздный свет тягучий тёк, и млечный.

так собирали коврики и шторки,

как будто в небе отменили войны,

как будто от готовки до уборки

не грянет гром и не накатят волны,

не смоет эту старую квартиру

с зелёной сеткой – на лето – на окнах,

и в холодильнике пакет кефира —

окрошки для – и шляпка вот на локонах.

но этот дом – его поднимет ветер,

пятиэтажный дом поднимет ветер

и понесёт за горы и моря,

туда, где дом войну совсем не встретил,

и эти чашки были все не зря,

и будет жизнь задумчивой и длинной,

и солнечной, как листик на просвет.

а во дворе зелёном, тополином

у краешка воронки – их портрет.

«А всё-таки начнётся посевная…»

А всё-таки начнётся посевная,

За танками поедут трактора,

И мы, возможно, доживём до мая

И выйдем со двора.

Фуфайку зимнюю повесивши на гвоздик,

Пойдём, в чём были, в мае под дождём.

И может быть, зайдём к соседям в гости

И беленькой нальём.

Они лежат – хохол, москаль, еврей

В одной воронке с подписью: «Здесь люди».

И залпы постсоветских батарей —

Последние салюты.

И Боже мой, никто не виноват,

И завтра принесут гуманитарку.

И старый друг отложит автомат

И на письмо приклеит марку.

«Здесь перемелено, здесь перемолото…»

Здесь перемелено, здесь перемолото,

                                 «Градов» гром,

вот бывший дом, и бывшие люди в нём.

А по развалинам ходит бесхвостый кот

и смятенно орёт.

Крик замерзает около синих губ.

Перестань быть мёртвым, попробуй сесть.

Кот не ест человеческий труп,

не умирай, он даже не сможет тебя поесть.

Снайпер работает неподалёку,

изрешечёна разграбленная аптека.

Кот бодает мёртвую щёку

бывшего человека.

Встань, поднимись до бывшей квартиры,

где на месте третьего этажа – пустота.

словно вокруг – тишина бывшего мира.

Встань, покорми кота.

«А они говорят: миру мир, пису, говорят, пис…»

А они говорят: миру мир, пису, говорят, пис,

Искусство всегда превыше,

                 так что улыбайся давай, крепись,

Давай совместно с Киевом запишем

                                     поэтический клип.

Из меня вместо текста вырывается хрип.

Я не вернулась с войны.

Нет, это всё правда, искусство

             превыше вражды, нелюбви, сатаны,

Локальных конфликтов, мелких калибров,

                                         границ страны,

Но я не вернулась с войны,

                понимаешь, не вернулась с войны.

Я бы хотела вернуться,

                        но я не вернулась с войны.

Сердце моё в степи клюют чёрные вороны.

Тело моё разметало на все на четыре стороны.

И я осталась в этой степи,

                               осталась на этой войне,

Где пьём, не чокаясь, со взводом связи,

                            где в белый выходит снег

Белая группа, вся в маскхалатах,

                                         белые ходоки,

И смерть с холмов глядит, залегли стрелки.

И прячутся танки в рощице у реки.

Так что я не спорю, искусство выше,

                               любовь всегда победит,

Снимай свой клип, езжай в свой Киев,

                                         танцуй под бит,

А я уже всё сказала.

И сердце моё разрывается на шматки,

Как донецкое сало.

«За холмом и рекой бахает, бацает…»

За холмом и рекой бахает, бацает.

И полно тут этих холмов и рек.

А в Луганске цветёт акация

И у Ксюши в коляске – маленький человек.

И везёт она его, совсем новенького,

Меньше месяца как рождённого на свет,

А рядом идёт солдатик, и голова вровень его

С цветами – седыми, и он – сед.

Как брызги шампанские,

Акации соцветия.

Пацаны луганские

Двадцатилетние.

На разгрузке лямки,

На портрете рамка.

Где ваши мамки?

Я ваша мамка.

Как они уходят за реку Смородину,

За реку Донец, за мёртвую воду,

За мёртвую мою советскую родину,

За нашу и вашу свободу.

По воде и облакам – как по суше,

На броне машут, несутся тряско.

А всё-таки жизнь продолжается, правда, Ксюша?

И Ксюша катит коляску.

«Из меня не получится хорошего русского…»

Из меня не получится хорошего русского.

Вообще ничего хорошего.

Мчит машина, бьётся из окон музыка

По луганским дорогам изношенным.

Едем с