Комбатом «Призрака»,

На «Ниве» через летнюю степь во тьме.

Гремели прилёты, стрекотали сверчки,

Лёша включил музыку из аниме.

Я тогда была моложе,

Наверное, лет на двести.

Мы воевали

Против армии.

С говном и ветками.

Нас убивали,

А в штабе запрещали ответку.

Было совершенно понятно,

                         что правда за нами,

Хоть нас и мало.

Лёшу, кстати, похоронили в Алчевске.

Я не была у него на могиле.

Я вообще не хожу на могилы —

Как-то их многовато стало.

И вот сейчас,

Когда линия фронта

Легла прямо через меня,

Я поняла, что чувствовала Ева,

Рай на яблоко обменяв.

И я пишу людям,

которых знаю давно и недавно,

Телеграфные строчки:

Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Не умри, пожалуйста.

Не сегодня.

Не этой ночью.

«Схерали, говорит, они герои…»

Схерали, говорит, они герои,

Они ж там – из окопа не успели.

А это я захлёбываюсь кровью

Чужой, чужой захлёбываюсь кровью,

И бьёт арта по дышащей по цели.

Холодный март, бессмысленная высь.

Вот имена – пожалуйста, молись.

Я здесь не женщина, я фотоаппарат,

Я диктофон, я камера, я память,

Я не умею ничего исправить,

Но я фиксирую: вот так они стоят

Ещё живые, а потом не очень.

Я не рожу зеленоглазых дочек.

Когда пожар – звоните ноль один.

Поднимет трубку нерождённый сын.

Вы там держитесь, но спасенья нету.

Летят, летят крылатые ракеты.

Мы смерть, мы град, мы рождены для боя,

Мы станем чернозёмом, перегноем

И птицами в весенней тишине.

Схерали, говорит, они герои.

Чего ревёшь, не плачь, ты на войне.

«Расскажи мне, расскажи…»

Расскажи мне, расскажи

сказку, больше не могу.

Это человек лежит,

расцветая на снегу.

Это красным он зацвёл,

как цветок, на остановке,

Расскажи мне про котёл

(впрочем, лучше про котов)

и про новые винтовки.

По реке плывёт топор, прямо до Чугуева.

Ну и пусть себе плывёт он в эвакуацию.

Абрикосы зацвели

рано, не дождавшись марта,

и огонь горит на картах

и на кожице земли.

О земля, сыра постель,

вот мужик; орёт сирена,

но стоит он на коленях

посреди трамвайных линий,

и пытается он сына

собирать из запчастей.

Эх, на небе порадей!

По реке плывёт топор, прямо до Чугуева.

Ну и пусть себе плывёт, может,

                        он за мир вообще.

Города падут во тьму,

на ветру дрожит осина.

Собирай же, дядя, сына

по Донецку по всему.

Он восстанет и пойдёт,

он за нас на небе спросит.

Будет лето, будет осень,

как-то выживет народ.

Собери его, родной,

пусть за нас – за грешных, гадких

он заступится украдкой.

Мама, мама, я в порядке.

Мама, это не со мной.

«и говорит упавшая ракета…»

и говорит упавшая ракета

на улицу героев сталинграда

нет у меня ни памяти ни света

нет для меня чистилища и ада

я сделана хорошим человеком

вне нации и времени и века

не выходи из дома из постели

лежи в развалинах как хрен на блюде

у мёртвых нет ни имени ни цели

и даже пышных похорон не будет

летят летят крылатые качели

мы рождены чтоб сказку сделать бредом

предсмертным бредом окаянных дней

летит летит крылатая ракета

и нет национальности у ней

«А ты что такой умный…»

А ты что такой умный,

как будто бы знаешь точно,

стоит ли умирать,

стоит оно того?

Слушай, не надо лозунгов,

и так-то тошно.

Я-то?

Да я об этом совсем ничего.

Нет, я не знаю.

И ты не знаешь.

Разве о том, что ордена удостоят.

Может, в газете ещё пропишут и пустят слухи.

А если хочешь знать,

стоит ли,

стоит? —

то вот спроси у Андрюхи.

А Андрюха ходит по яблоневому саду,

на ветру струится ковыль.

А Андрюха смеётся, ему ничего не надо,

на лице у него пыль,

голова у него в цвету, в цветах.

Голова у него в кустах.

И роса на яблоках, и в каплях солнце,

у заката лицо огнево.

А Андрюха оборачивается и смеётся:

ничего не знаю, мол, ничего.

Может, и хотел бы что-то ответить,

но становится темнота,

налетает, уносит его ветер

за чёрные леса, за далёкие города,

и ничего он не скажет тебе

никогда.

«и исчезают яблони, и становится тишина…»

и исчезают яблони, и становится тишина,

и только горит костёр,

а ты иди, раздвигая мрак, ничего не знай,

до далёких морей, до высоких гор.

Там, у дороги, в лесополосе,

упадёшь, уставившись в темноту.

И когда-нибудь будет радость, и солнце в росе,

и яблони во цвету.

«И если чума, и если война…»

И если чума, и если война,

И если