Харон

Машина катится по полю —

Не грузовик, а сирота.

Антона, Виктора и Толю

Везёт в себе машина та.

Они убиты в Запорожье,

И командир их там убит.

Трясёт машину бездорожье,

Что так иных шофёров злит.

Вот только этого – едва ли,

Ему давно знаком маршрут:

Парней он возит на «Урале»

Почти что год, как служит тут.

А кузов полон – так в прицепе

Рядами едут пацаны,

Хоть сам он кроме этой степи

Не видел, собственно, войны.

Погрузят-выгрузят – и трогай.

Геройства нет, и страха нет.

Лишь в кобуре висит убогой

На всякий случай пистолет.

Не видя лица пассажиров

И никогда не знавши их,

Шофёр ведёт машину живо,

Как будто сам везёт живых.

А пацанам-то по итогу

Неведом тот и этот свет.

Но, впрочем, он их возит к Богу,

И вот у Бога мёртвых нет

«Над крышей немосковской средней школы…»

Над крышей немосковской средней школы

Торчит луна в последней трети мая.

Здесь подрастали дети кока-колы

В провинции бесплатного вай-фая.

Засвеченные плёнки детской веры

Лежат в эмалированной коробке.

Из пионера путь в пенсионеры

Проделала отчизна очень робко.

А мир ещё бликует ярко-красным,

Как будто бы его не обманули.

Да только вот теперь уже неясно —

Далёкое прекрасным назову ли.

Прекрасное замешано на страхе,

За словом по карманам лазать плохо

Таким, чьи светлы головы на плахе,

Чья Родина – поля чертополоха.

А дети, эти белые листочки,

Всё по ветру кружили да не знали,

Что, хоть у них душа без оболочки,

Задень её – она подобна стали.

Им двадцать лет, и снится сон весёлый:

Экзамены сданы, шпаргалки смяты.

Под крышей немосковской средней школы

Спят перед штурмом русские солдаты

«Пока одни в окопах – другие в чартах-топах…»

Пока одни в окопах – другие в чартах-топах,

И тем и тем от этого смешно.

Мальчишки и девчонки мечтали о Европах,

Но заперто петровское окно.

Вот перед нами зумер и блогер Третьеполов,

Родившийся в двухтысячном году.

Он ненавидит люто татаровых монголов

И презирает русскую орду.

А вот сержант Артёмов с медалью за отвагу

С пятнадцатью друзьями в соцсетях.

Он не успел скататься попить пиваса в Прагу,

Но русскою ордою он пропах.

И блогер Третьеполов, и штурмовик Артёмов

Воспитаны одной эпохой «пост»:

Пост-время, пост-ирония, стоит апостол тёмный,

Живёт Беслан, играется «Норд-Ост».

Идут сержант и блогер одним июньским полем,

И вот они встречают города,

Где после гей-тусовок и баров с фейс-контролем

Опять родилась русская орда.

От русского у русских один язык остался —

Такой большой мы видели беду.

А мне в такси водитель-монгол один признался,

Что он теперь за русскую орду

«Война как слышится, так и пишется…»

Война как слышится, так и пишется

И выбирает язык сама.

Читай историю, эта книжица —

Есть горе горькое от ума.

Война кочует, окопы роются —

Ну вот и к нам добрались опять.

Пожав плечами, Святая Троица

В окопы эти идёт гулять.

Россия – наша большая мельница.

Подует ветер вперёд-назад —

И вновь она не мычит, не телится,

Войну предчувствуя как азарт.

Война, война – урожай безверия,

Итог наивности прошлых лет.

Ах, птица-тройка, ах, кавалерия,

Несёшься в бой, а потом на свет.

Ведь это наша теперь традиция —

Как на работу на смерть ходить,

Чтоб завтра солнышко круглолицее

До новой жизни тянуло нить.

А русский свет только так и строится,

Когда провала России ждут.

Но птица-тройка летит за Троицей

И не находит себе приют

Светлячки

В начале новых дней случилась тьма,

Такая, что и свет сводил с ума.

Его теперь не то чтобы боялись —

Над светом насмехались.

И повторяли: «Нам за много лет

Насильно навязали этот свет».

Но тьма влекла, как истина, как сила —

Она теперь царила.

Ночь разлилась снаружи и внутри,

И под запрет попали фонари,

А также зажигалки и лучины —

От света отлучили.

На улице Лампадной сгоряча

Поразбивали лампы Ильича,

Сносили бюсты Солнцу повсеместно,

Крича: «Им тут не место!»

И даже те, кто помнил бывший свет,

Терпели тьму: «Пускай рассвета нет

И марширует мрак бесперебойно —

Зато живём спокойно».

А детям прививали немоту,

Чтоб славили повсюду темноту.

Но были те, кто свет попрятал в храме,

Их звали светлячками.

О, в них плевали, вдруг узнав о том,

Что свечку приносили в чей-то дом.

Полиция теперь за эти нравы

На них ведёт облавы.

Их проверяют, отправляют в суд:

Не ждите, светлячки, вас не спасут.

А тени тьмы твердят, как и вначале:

«Мы свет не отменяли.

Всё это выбор местных, им видней,

За тьмой прогресс и будущее в ней».

И светлячков почти что не осталось:

А что мораль и жалость?