Пока не работала Дарья, а занималась домашним хозяйством и воспитанием детей, всё, вроде, ладно было. Но ведь дети большие выросли, Тихона зарплаты хватало «только-только», да и дома она устала сидеть. А тут уже Михаил в лётном училище учится, помощь требуется и немалая. Дарья пошла работать. Ну, а так как не было у неё грамоты, то устроилась она курьером в какое-то управление, где ещё и уборкой помещения занималась. Там ещё больше стали заглядываться на Дарью мужики.

Михаил, хоть начал и укореняться в жизни, а все же так и остался ревнивым и жестоким. Приехал как-то он на каникулы домой в курсантской лётной форме, ладный да красивый, пришёл к матери на работу и увидел, а может ему показалось, что вьются роем мужики возле его мамы. Вспыхнула вновь в его сердце обида за себя, за отца и злость на мать, а также на всех тех хахалей, которые возле неё кружат. Пришёл домой и сказал отцу:

– Если ты не разведёшься с матерью, я уйду с вашей фамилии.

А через несколько дней собрал свои вещи и уехал в училище.

В отношениях Тихона и Дарьи опять стали появляться какие-то недомолвки, сомнения, и, в конце концов, супруги пришли к единому мнению – развестись. Немыслимый шаг – порвать все семейные узы… . Делить не только имущество, которого и так-то было не лишку, но ещё и детей, а самое главное, разделить то целое, к созданию которого так стремились любящие сердца. Но и дальнейшее совместное житьё ни сулило ничего хорошего.

Дети были отправлены в Рудницк к сестре Тихона Сакле. Может без детей, наедине, можно было как-то разобраться в их судьбе, прибиться к какому-то берегу. Тихону казалось, что о их разговоре знают все, вплоть до товарищей по работе. В таком состоянии он не мог больше руководить партийным комитетом.

Подав в отставку с поста секретаря партийного комитета, он не предполагал, сколько неприятностей за этим потянется. В обкоме партии это заявление было принято негативно. Да ещё каким-то боком выплыло в биографии Тихона то, что у него брат – «Враг народа». И Тихона не только отстранили от должности секретаря парткома, но и исключили из рядов ВКП(б). Всю жизнь он помнил эти страшные слова: «…таким, как Шлемов – не место в рядах партии…».

Никогда Дарья не видела таким мужа. Её Тихон, всегда выносливый и спокойный, пришёл домой бледным. Дарья нутром поняла, что произошло что-то непоправимое.

– Чё случилось, Тиша?

Тихон промолчал, подумав, поймёт ли его правильно та, с которой прожито столько лет, да ещё каких лет, которая подарила ему пять детей, которая стала его неотделимой частью на всю жизнь, и с которой теперь всё рушится.

– Да, так, – уклончиво ответил Тихон.

– Как это «так», аль я не вижу, – не отступала Дарья. – Ты не «такай», а рысскажи всё, как есь.

– Беда, Даша.

– Кака беда? – еле-еле проговорила побледневшая Дарья, чувствуя, как язык будто становится ватным от испуга.

– Меня с партии сключили, – невольно дрогнувшим голосом проговорил Тихон.

– Как, за чё? – всё ещё не приходя в себя, спросила Дарья.

– Много чё накопилось – (Тихон не стал рассказывать, что из-за ревности написал заявление о своей отставке). – Основной причиной стало то, что я опоздал на пять минут на работу. А само главно, что Порфишка – «Враг народа».

И тут он сквозь скупые мужские слёзы, чего Дарья никогда за ним не замечала, обречённым голосом сказал:

– Дарья, всё было в моей жизни: ты, наши робятишки и партия, – как-то по-особому он подчеркнул это слово, – чё главнее, я и сам не знаю. А вот топерча всё в одночасье рушится. Чё мне делать, коли совсем один останусь? Может ты мне подскажешь?

В этот момент в Дарьиной душе, ровно что-то надломилось, да так, что произошёл невысказанный хруст. Вся жизнь разделилась на «до» и «после». Что было до этого дня прошло и быльём поросло. Сегодня Дарья поняла, что невозможно разделить детей,

единое дыхание, единые помыслы с Тихоном. И в таком горе оставить любимого человека, как это? Вслух же она, как можно бодрее, сказала (про себя зная о том, что если сейчас с мужем «петь в унисон», то подобная песня может превратиться в похоронный марш):

– Тиша, всё пермелится и мука будет. Чё же хорошего, коли с партии сключили, но жизнь-то ведь не кончилась, само главно, в душе ты у меня партейный. Проживём и робят подымем. Будет у нас с тобой всё ладно.

Сама же, считая, что её местные власти обязательно поймут и справедливость восторжествует, украдкой от Тихона пошла в ГПУ. Посчастливилось ей зайти в кабинет к одному из высоких начальников.

Учтиво поздороваясь, Дарья начала свою речь, которую загодя в уме подготовила:

– Это чё же тако получается, уволили с партии мужика, а за чё и сами не понимате.

Начальник и без того весь чересчур подтянутый, с гладковыбритым лицом, ледяными колючими глазками, с плотно сжатыми тонкими губами, придав своему выражению нарочито деловой вид, непонимающе и в тоже время одергивающее, спросил:

– Спокойно, гражданка. Вы о чём, о каком мужике речь ведёте. И что это значит: «… с партии уволили…»? Из партии, к Вашему сведению не увольняют, из партийных рядов вычищают неугодных элементов.

Дарья сначала потеряла дар речи, а потом с новой яростью, не помня и не контролируя себя, с новыми силами пошла в атаку:

– Это Тихон Афанасич Шлемов – неугодный элемент?! Ты сам-то думаш, чё здесь калякаш? Тихон Шлемов – неугодный. Слово –то како нашёл и не поморшился. Да Тихон за партию голову готов положить. Куды партия ни пошлёт, он тут как тут. И с семьёй и без семьи пришлось помотаться. Не семья, а цыганский табор как-от.

А на Дальний Восток вербовать рабочих кого направили? – сама же на свой вопрос и ответила, – конешно, Тихона Афанасича, как мальчишку. В это время робятишки полуголодны дома сидят. Младшенький-то у нас можа через голод и рахитом болеть стал. Ему уже четыре года, а он до сих пор не может самостоятельно пердвигаться. Да с Тихоном сам Михал Иваныч Калинин за руку здоровкался. А топерча, Тихон Шлемов неугоден партии стал. Эх, вы…!

Высказав свою, как ей казалось очень правдивую речь, Дарья немного оробела, ну как сейчас и её загребут в каталажку. И загребли бы. Но, то ли пожалел ГПУшник семью Шлемовых, зачем же