отбора” (“группой” в данном случае оказывается род). Но какое удивительно неглубокое – даже извращенное – использование слов! Родственники имеют общие гены, вот в чем суть, и Дарвин был бы от этого в восторге. Тот факт, что род может также рассматриваться в качестве “группы”, совершенно не имеет отношения к этой сути, а только зря отвлекает от нее.
Когда две статьи Гамильтона о совокупной приспособленности впервые вышли в свет в 1964 году, Джон Мэйнард Смит, который был основным рецензентом, порекомендовавшим их, опубликовал заметку в Nature, где призывал обратить внимание на блестящую инновацию Гамильтона. Мэйнард Смит придумал словосочетание “родственный отбор” специально для того, чтобы отличать его от группового отбора, опровержением которого тогда занимались и он сам, и некоторые другие, например, эколог Дэвид Лэк. Вскоре после этого Уилсон в книге “Общества насекомых” (The Insect Societies, 1971) с энтузиазмом подхватил идеи Гамильтона. Он продолжал тиражировать их в “Социобиологии” (Sociobiology, 1975), но странным и дезориентирующим образом, указывающим на то, что он уже тогда начал заигрывать с разбавленной версией своей нынешней глупости. Он рассматривал родственный отбор как частный случай группового отбора – ошибка, которую я впоследствии освещал в своей статье “Двенадцать недоразумений в отношении группового отбора” (Twelve Misunderstandings of Kin Selection) как Недоразумение Номер Два[130]. Родственники не обязательно кучкуются в группы. Родственный отбор работает независимо от этого.
Недоразумение Номер Один, в которое также впадает Уилсон, – ошибочное представление о том, что “родственный отбор есть особая, сложная форма естественного отбора, на которую ссылаются только тогда, когда якобы более экономная «стандартная дарвиновская теория» оказывается недостаточной”. Надеюсь, я показал, что родственный отбор логически вытекает из стандартной дарвиновской теории, даже если условия В и С работают таким образом, что о родственниках по боковым линиям не заботятся на практике. Естественный отбор без родственного отбора был бы подобен Евклиду без Пифагора. Уилсон по сути бегает с линейкой и измеряет треугольники, чтобы проверить, прав ли Пифагор. Неодарвинистский синтез всегда логически подразумевал естественный отбор. Нужно было лишь, чтобы кто-то указал на это, – и нашелся Гамильтон.
У Эдварда Уилсона есть собственные важные открытия. Его место в истории гарантировано, как и место Гамильтона. Читайте более ранние книги Уилсона, в том числе монументальный труд “Муравьи” (The Ants), написанный совместно с Бертом Хёльдоблером (еще одним специалистом мирового уровня, не имеющим касательства к групповому отбору). Что же до рецензируемого произведения, то указанные мною теоретические ошибки важны, пронизывают всю книгу и неотделимы от ее тезисов – настолько, что рекомендовать ее невозможно. Говоря словами Дороти Паркер, это не та книга, которую стоит легко отбросить. Нет – ее следует изо всех сил зашвырнуть подальше. Хотя и с искренним сожалением.
Часть IV
Канарейка шахтера: поддерживая скептицизм
Беседа с Кристофером Хитченсом
Америка движется к теократии?
Меня пригласили в качестве редактора рождественского выпуска New Statesman за 2011 год, и в этой роли я побеседовал с Кристофером Хитченсом. Это стало его последним интервью перед смертью, опечалившей многих. Здесь воспроизводится вторая часть нашей беседы, посвященная центральной теме этого раздела – “поддержке скептицизма”. Мы встретились в саду чудесного дома, который он и его жена снимали во время его курса лечения от рака в Хьюстоне, Техас. За нашим долгим разговором, который я записывал как минимум на три устройства, боясь что-нибудь упустить, последовал вкусный ужин. Хитченс был слишком болен, чтобы есть, но не настолько болен, чтобы не оживлять трапезу своей искрометной беседой. Международный альянс атеистов в 2011 году присудил ему Премию Ричарда Докинза, и мне выпала честь вручить ему эту премию на Техасском слете свободомыслящих на следующий день после нашего интервью и ужина. (https://www.youtube.com/watch?v=B06tiTwAuvg). Тогда я видел его в последний раз.
Если христианство утратит позиции на Западе, вытеснит ли его ислам? Почему Америка, основанная как светская республика, ныне намного религиознее большей части Европы? Нужно ли рассказывать детям о религии в школе?
РД: Как вы думаете, Америке грозит превращение в теократию?
КХ: Вряд ли. Те люди, которых мы подразумеваем, когда говорим об этом – например, крайние протестантские евангелисты, которые мечтают о богоспасаемой Америке и верят, что она была основана, по сути, на фундаменталистских принципах протестантизма, – думаю, они, возможно, самая переоцененная опасность в нашей стране.
РД: Отлично.
КХ: Они везде терпят поражение. Почему? В 1920-е они одержали ряд побед. Запретили продажу, производство, распространение и потребление алкоголя и даже внесли это в законодательство. Им более или менее удалось запретить иммиграцию из стран с непротестантским, небелым большинством. От этих побед они так и не оправились. Они никогда не оправятся от [неудачи] сухого закона. Это было их главное поражение. Они никогда не оправятся от “обезьяньего процесса”. Всякий раз, когда они пытаются [ввести преподавание креационизма], местный школьный совет, или родители, или суд не позволяют им этого, и, как правило, благодаря заслугам таких, как вы, тех, кто продемонстрировал, что это чушь. Они пытаются апеллировать к свободе слова, но это им также не удается. Люди не хотят быть выходцами из города, штата или графства, над которым смеются. Во всех моих поездках по Югу я дивился, сколько людей – включая христиан – хочет развеять представление, будто они рабы таких, как [фундаменталистский проповедник Джерри] Фолвелл. Они не хотят быть посмешищем.
И если бы они постановили, что отныне каждое утро в школе должно начинаться с молитвы, произошло бы одно из двух: или все суды мгновенно отменили бы его под всеобщий хохот, или люди сказали бы: “Ладно, в понедельник мы начнем с индуистской молитвы”. Они пожалели бы об этом так горько, что порой я желаю, чтобы им ненадолго дали волю.
РД: О, это воодушевляет.
КХ: Меня несколько больше беспокоит крайний, реакционный характер нынешнего папства. Но это опять же не оказывает особого влияния на американскую конгрегацию. Она не подчиняется в вопросах контрацепции, причем откровенно; в вопросах развода и однополых браков – до необычайной степени, которой я не предвидел; и она твердо держится только в вопросе абортов, который, по моему мнению, на самом деле представляет собой очень тяжелый моральный вопрос, и к нему нельзя подходить легковесно. Я очень брезглив в отношении этого. Иными словами, я считаю, что нерожденный ребенок – реальное понятие. Не будем развивать эту тему[131], но я не абсолютный фанатик “аборта по запросу”. Я думаю, что это требует кое-какой рефлексии. Но в любом случае даже по этому вопросу католическую общину
