– Наконец нам на встречу попалась группа эвакуации. Но они, увидев, что мы можем двигаться, побежали дальше: «Пацаны, крепанитесь, нам вперед надо, там есть другие». «Да не вопрос. Ладно, дальше мы уже сами».

Бежит вторая группа с носилками. И тоже мимо. Один из парней – позывной Чапай – говорит мне: «Братан, не могу. Хочу, но не могу». Пользуясь случаем, передаю Чапаю привет!

Мы ползли, и у меня уже ехала крыша.

Наконец добрались до блиндажей. Когда-то это были боевые блиндажи, но по мере продвижения вперед ЧВК «Вагнер» они стали местами сбора «трехсотых» – легких и средних. Раненые доползали сами до этой точки. И оттуда их уже забирали на эвакуацию.

Пришла медгруппа с носилками. Нам предложили самим решить, кого уносить первым. Я сказал, чтобы уносили товарища, потому что у него были дети. Попросил только побыстрее вернуться за мной.

Оставшись один, спустился в блиндаж. Темно. Мороз лютый. Нащупал в блиндаже какой-то спальный мешок. Расстегнул свой «мультикам» (тактический боевой костюм. – В. Ч.), залез левой рукой в правый карман – достал пачку сигарет: как прикурил, неизвестно. Заметил, что пальцы на левой руке сами непроизвольно сжимаются, понял: начинают отмерзать. Курю и думаю: «Ну, вот и все: теперь точно конечная». Докурил, залез в спальник. Засунул левую руку в правую подмышку и вырубился.

Лирическая отступление: о куреве на войне

Денис говорит, что между курением и едой на войне всегда выберут первое. Курево – святое, а еда – риск. Перед выходом на задание лучше не есть, а именно покурить, чтобы, не дай бог, в самый неподходящий момент не прихватило живот. Если человеку приспичит в разведке и он скажет «извините, мне надо присесть», на него посмотрят как на сумасшедшего. Самое мягкое, что он услышит: «Зачем жрешь так много?» Или, допустим, надо идти на задание, а у тебя зуб разболелся. Что делать? «Табачок из сигаретки вытрухнул, в кучку подсобрал, в дырку зубика затромбовал, и он перестанет болеть. Никотин затупляет нервные окончания», – делится Денис военным опытом.

Ночью в тепловизор дым от сигареты виден в радиусе трех метров, поэтому бойцы приподнимают бронежилеты, засовывают голову в куртку и дымят внутри нее.

По словам Дениса, последнее, о чем просит на войне умирающий человек, – не попить, не поесть – закурить. Ему раскуривают и дают сигарету, он делает две-три затяжки и так с ней во рту уходит в вечность.

Слезы ангела

– Пока я был без сознания, прибежали пацаны и забрали меня на оттяжку. Что было дальше, уже потом рассказал мехвод, который нас вывозил, – дядька, который прошел две чеченские войны и еще успел повоевать на Укропии. Он нарушил приказ: снял с брони легко раненных и вместо них загрузил нас – пятерых тяжелых, валявшихся без сознания.

– Какой именно приказ он нарушил? – поинтересовался я.

– Сначала должны эвакуировать легких, потом средних, а уже последними нас. Потому что легкий может превратиться в среднего, средний в тяжелого, а тяжелый – в «двухсотого». Легкого можно вернуть в строй, а зачем спасать тяжелого? Какой из него дальше боец? В «Вагнере» во главу угла была поставлена практическая необходимость.

В общем, он нас пятерых загрузил, но по дороге трое «отъехало». Нас двоих привезли в больницу Первомайска, оказали первую помощь и дальше отправили в республиканскую больницу Луганска. По пути в «Скорой» у меня остановилось сердце.

Я не видел тоннеля и света в конце него. Я увидел свою покойную маму.

Говорю: «Привет. Я к тебе пришел». А она как восковая фигура – такая красивая и во всем черном – толкает, гонит меня: «Уходи отсюда». И вытолкала. Я попал в другое место – там мне задавали вопросы, а у меня для ответа на них было только два слова «да» и «нет». Я ни за что никому не скажу последние слова, которые там услышал. А потом меня оттуда вывела моя кошка – ее тоже давно уже нет, а там она была красивая и пушистая. Я хотел взять ее на руки, но она не давалась, отпрыгивала. И ушла. А я очнулся в карете «Скорой помощи».

У меня была клиническая смерть – остановка сердца на семь минут, и дай бог здоровья тетеньке-врачу, которая меня реанимировала – вернула к жизни. Говорят, я сказал ей номер своего жетона и зачем-то номер автомата. Полез в карман, нащупал сигарету, зажигалку, прикурил, сделал три тяжки и упал в кому. На двадцать дней.

Очнулся в госпитале на искусственной вентиляции легких и увидел ангела. Им была врач, очень красивая девушка.

Когда сняли с ИВЛ, я еще имел обе ноги. Но пришли хирурги и говорят: «Дай нам добро на ампутацию правой – в ней осколки, и раны уже начали гнить. Мы можем достать все осколки, но нога у тебя так и останется буквой «г». Ты не сможешь надеть на нее протез, так и будешь сидеть всю жизнь в инвалидном кресле. Даем тебе двое суток на размышление».

Награды Дениса. Фото автора

Мне не понадобились двое суток. Уже на следующий день я подозвал хирурга и сказал: «Поехали!»

Привезли в операционную, велели сесть, скрестив руки. И именно та девушка, похожая на ангела, делала мне укол в позвоночник. Спинальная анестезия – это когда у тебя ниже пояса все будто отмирает, а сверху работает, ты можешь даже руками махать. Когда мне на моих глазах пилили ногу, у девушки-ангела лились слезы…

Среди ночи, как только отпустила анестезия, я подорвался от боли – кожу на ноге натянуло так, что, казалось, сейчас разорвет. Мозг видел глазами, что ноги нет, но не понимал этого. Искал ее – посылал болевые импульсы.

Неделю я умирал. Без морфия не мог спать. Промедол не действовал. Правую ногу мне ампутировали выше колена, но это оказалось еще не все. Скоро врачи пришли и по поводу левой ноги. Она была почти целая – только срезаны пятка и пальцы, – но неустойчивая. Мне сказали, на такую ногу не поставить протез. Я согласился на новую ампутацию: для улучшения будущей ходьбы отрезали ступню. Занесли инфекцию. Начался остеомиелит – стали гнить кость и мясо. Мне их чистили, чистили. Потом новая ампутация,