Лирическое отступление: про танки

По словам Дениса, всякий, кто был в бою, знает, что опаснее танка нет ничего. Он страшнее артиллерии, РСЗО, «Солнцепека». Они с друзьями называли танк Сатаной. Потому что скорость снаряда, выпущенного из его орудия, – больше 2 километров в секунду. На практике это означает, что если танк стоит от тебя в километре или полутора, то сначала идет прилет, а уже потом ты слышишь выстрел, если, конечно прилет не в тебя. Денис уверяет, что, даже если снаряд, выпущенный танком, просто пролетит над человеком метрах в десяти, у того внутри все полопается – он не умрет, но станет овощем – будет только лежать и хлопать глазами. С одной из жертв такого «пролета» он через несколько дней после описываемых событий встретился в госпитале.

– Танк начинал бить в шахматном порядке – перед – зад – середина. И первые пацаны уже разлетелись на части. А мы ползем дальше – вперед, потому что в нашем автомобиле нет задней передачи. И еще потому, что в бою есть такое правило: чем ближе ты к врагу, тем меньше опасность от его артиллерии – она не станет стрелять по своим.

Нас было трое: я – посредине, два моих товарища – по бокам. С одним мы уже давно воевали – и мерзли, и плыли (в Донбассе такие ливни, что просто потоп), и делили все. А третьего дали нам какого-то молодого, и он вдруг стал жаться ко мне. Я от него уползаю, третий товарищ уползает от меня. А для танка, если вы соберетесь в кучку, вы приоритетная цель. Тем более если его огонь корректируют так, как в нашем случае. Этому танку кто-то будто пальцем показывал, куда бить. И точно, он по нам выстрелил, спасло то, что за считаные секунды до прилета мы успели забиться в углубление в земле – на наше счастье какой-то другой боец там побывал до нас и немножечко окопался. После взрыва вылезли из этой щели и снова пошли в накат.

Для меня непринципиально, с какой руки стрелять – с левой или с правой. А вот мой товарищ – правша, а полз левее меня, и ему было неудобно. Он предложил мне махнуться. Только поменялись, сразу новый прилет – прямо в него! Он, наверное, даже не понял, что с ним случилось. У меня на глазах мой товарищ превратился в алый кровавый пар. Я смотрел на это облачко, и до меня медленно доходило, что этим паром должен был стать я.

Товарищ часто рассказывал мне про свою маму, которую не видел уже десять лет и по которой очень соскучился. Они так и не встретились из-за того, что он в тот момент решил со мной поменяться местами. И как мне теперь с этим жить?

Товарищ погиб, а мне на правой руке взрывом оторвало три пальца. Но я это обнаружил не сразу, а когда попытался взяться за пистолетную рукоять автомата. Хватаюсь за нее, а она выскальзывает. Поднимаю руку: ох ты ж! На большом пальце и мизинце отлетели фаланги, а остальные пальцы висели на жилах. И хоть мне все равно, с какой руки стрелять, я бы не смог этой культей удерживать автомат, мне было бы трудно поменять магазин. Я стал для своих обузой. Говорю пацанам: «Братцы, больше я вам не помощник». Разворачиваюсь, начинаю отползать, и тут подо мной разорвалась земля: я полетел вперед и воткнулся головой (благо она была в каске) в какое-то дерево. На этот раз меня ранило в ноги: правая болталась выше колена, а на левой срезало пальцы и была обрублена пятка, но я никакой боли не чувствовал из-за шока и выброса адреналина. Мне потом объяснили, что мозгу в такие моменты боль не нужна и он ее отключает. Мозгу главное, чтобы выжило тело – его носитель.

Я полз на левой руке, левой коленке и правом локте. Три пальца правой руки болтались на жилах и мне мешали, дергались, били по лицу, пришлось их поотрывать зубами и выплюнуть.

Только шоком могу объяснить то факт, что мой организм несколько раз сам поднимался, делал пару шагов на увечных ногах и снова падал. Я не останавливался. Понимал: если остановлюсь, остановится и моя жизнь.

Я был не один. Рядом полз еще один хорошо знакомый мне парень. У него тоже были перебиты ноги. Мы, как могли, жгутанули друг друга – моя левая рука еще действовала, она отмерзла позднее – из-за того, что пришлось долго «грести» ею в мороз по застывшей земле.

За нами ползли и другие: кто-то без ноги, кто-то вытекал, кто-то уже умер, но еще этого не понял и полз на инстинкте – накат начался в два часа дня, а в полпятого от семи групп уже ничего не осталось.

Мы ползли назад на оттяжку, а другие группы шли и шли вперед нам навстречу.

«Почему они не вынесли вас?» – не удержался я от вопроса.

– Они шли выполнять задачу и не должны были на нас отвлекаться. Единственное, спрашивали: «Промедол нужен? Может, жгутануть? Промедол нужен?»

(«Потрясающе. Одни шли туда, другие ползли оттуда. У одних была задача выбить врага, у других – доползти. Кино надо снимать про такое, причем немое и черно-белое», – прокомментировал эту сцену знакомый военный психолог.)

Когда ползли, мы натыкались на тела пацанов, но не хотелось их обползать – ползли прямо по ним. У некоторых я левой рукой щупал пульс, думал, может, кто-то еще живой. Но они уже остывали.

Вокруг от взрывов падали деревья и запросто могли нас придавить. Ребята потом рассказали, что той лесополосы больше нет – она теперь напоминает редкий кустарник.

…Когда пересекали открытое место, кто-то нехороший дал по мне очередь и попал в правый бок – две пули вышли сверху, а одна, сломав пятое ребро, залетела в легкое. Я решил: все, приехали. Полежал, покорчился. Потом думаю: а чего лежать? И пополз дальше.

Лирическое отступление: про пулю калибра 5,45

Сравнивая две пули от автоматов Калашникова – калибров 7,62 и 5,45, Денис говорит, что цель первой – пробить, а второй – поиздеваться. Пуля 7,62 летит и летит, и ей по фигу, что прошивать: дерево, железобетонную стенку или бронежилет. А пуля 5,45, если заденет хотя бы маленькую веточку, сворачивает. Эта пуля лавирует: войдет в ухо, выйдет через пятку. Если она попадает бойцу в бок между передней и задней пластинами бронежилета, то будет