Чисто политическими соображениями величина рабочей прослойки определялась, пожалуй, лишь в случаях с частями НКВД, местных стрелковых войск, укрепрайонов и авиадесантными. В остальных случаях ее явно устанавливали, исходя не столько из политических, сколько из деловых соображений: ведь рабочие были людьми, привыкшими обращаться с техникой. Так, процент рабочих, установленный в том же 1935 г. для призывников, направляемых в артиллерию (40), в войска связи, инженерные и химические (50), в железнодорожные войска (60) и в автобронетанковые войска, в авиацию и на флот (70) 568, был явно пропорционален уровню требовавшихся в этих родах войск технических знаний и навыков. И однозначно по деловым соображениям для конницы этот процент приняли меньше, чем для пехоты (20 против 25). Измены в первой боялись не меньше, чем во второй (процент комсомольцев и коммунистов для призывников той и другой установили одинаковый), но людей, привыкших к обращению с конем, было больше среди крестьян, а не среди рабочих…
Все это ясно говорит о том, что полное доверие большевистская верхушка питала (если она вообще могла питать к кому-то полное доверие) лишь к членам РКП(б) /ВКП(б) и РКСМ/РЛКСМ/ВЛКСМ, то есть к абсолютному меньшинству населения СССР.
О том, что в начале и середине 30-х гг. власть не доверяла не только крестьянству, но и многим рабочим, говорит и непрерывный, усердный, чуть ли не с фонарем, поиск и среди призывников, и среди уже призванных в РККА, и среди кандидатов в военные школы, и среди уже зачисленных туда лиц, политически неблагонадежных – непрерывный и усердный поиск врагов «рабоче-крестьянской» власти в контингентах, чуть ли не поголовно рабоче-крестьянских!
Только в 1933 г. из РККА по неблагонадежности изъяли 8828 человек569 – личный состав двух тогдашних стрелковых дивизий! И это не считая уволенных как «кулаки»…
Из прибывших в 1934 г. в Объединенную военную школу имени ВЦИК кандидатов в кремлевские курсанты – которые не только были на 100 % коммунистами и комсомольцами, но и прошли соответствующую проверку в своих воинских частях и военкоматах! – 13 % было все-таки отсеяно из-за наличия «компрометирующих данных»570.
Согласно инструкции от 17 июня 1935 г., желающие поступить в военную школу должны были не только получить характеристику, утвержденную партийной или комсомольской организацией их предприятия или учреждения, но и пройти проверку органами НКВД и получить «добро» местного райкома или горкома ВКП(б).
Перед большими учениями (даже не перед войной!) среди и так уже прошедших жесточайший политический отбор авиаторов и танкистов опять проводили проверку – с тем, чтобы допустить на Киевские маневры 1935 г. только «политически вполне проверенных летчиков и техников», чтобы не брать на Шепетовские маневры 1936 г. политически неблагонадежных танкистов и т. д. В ОКДВА еще в мае 1937-го озабочивались тем, что в 119-м стрелковом полку 40-й стрелковой дивизии целых «400 красноармейцев имеют отрицательное прошлое»571…
Неблагонадежными начинали считаться целые районы страны – и отнюдь не только Северный Кавказ с его многочисленным казачьим населением, которое в Гражданскую в массе своей дралось против красных и еще в начале 30-х сохраняло связь с ушедшими в 1920 г. в эмиграцию. Власть настолько не верила в приверженность масс к советским порядкам, что автоматически брала под подозрение всех жителей приграничных районов – ведь им легче было и стать агентурой врага и уйти за кордон. Еще в 1936 г. запрещалось направлять в кадровые части БВО и КВО призывников из приграничных районов – костяку двух главных группировок РККА политически неблагонадежные контингенты были совершенно ни к чему…
Расхождение интересов правящей партии и большей части общества не оставляло партии другого выхода, как неусыпно контролировать все, что происходит в обществе, и неустанно же воспитывать общество в духе своих идей (всякое умаление социалистической идеологии, с полным основанием подчеркивал В.И. Ленин, есть уступка идеологии буржуазной). Контролировать и воспитывать, естественно, силами своего аппарата и своих членов. А поскольку вооруженные силы обладали особенно большими возможностями свергнуть режим, контролировать и воспитывать их были призваны сразу две партийные структуры – не только объединявшие членов РКП(б) /ВКП(б) и РКСМ/РЛКСМ/ВЛКСМ армейские партийные и комсомольские организации, но и специальные политорганы со штатом профессиональных политработников (вне вооруженных сил создававшиеся – в лице политотделов МТС и политотделов на транспорте – только на особо важных «участках социалистического строительства»).
Но контролировать и воспитывать личный состав вооруженных сил означало подменять командный состав.
Задачей армейских политорганов дублирование комсостава провозглашалось фактически прямо. «Политработник, – напоминал 11 сентября 1934 г. начальникам политуправлений округов и военкомам и помполитам соединений и военных школ начальник ПУ РККА Я.Б. Гамарник, – должен крепко усвоить, что он полностью отвечает за все, что делается в части, отвечает за состояние боевой подготовки, за караульную службу, за каждую катастрофу и аварию, за состояние оружия» и т. д.572
Так же понимались и задачи армейских партийных и комсомольских организаций; характерно высказывание, прозвучавшее на комсомольском собрании 19-го стрелкового полка 7-й стрелковой дивизии КВО 13 ноября 1935 г.: «Стрелковая подготовка в роте младших командиров на последней поверке дала слабые результаты. Отсюда вывод – слабо работал комсомол»573… В том же духе писались и приказы войскам: политсоставу, партийным и комсомольским организациям «обеспечить высокое качество боевой учебы и боевой готовности» (приказ командующего Приморской группой ОКДВА № 228 от 1 июня 1935 г.); политорганам и парторганизациям бороться за организацию и высокие показатели боевой учебы (приказ командующего ОКДВА № 022 от 4 февраля 1936 г.)574 – и т. д. и т. п.
При этом политорганы «высокое качество боевой учебы и боеготовности» должны были обеспечивать не только воспитательной работой и апелляцией к партийной и комсомольской дисциплине (вроде призывов «проявить большевистское упорство по организации снаряжения [пулеметных. – А.С.] дисков и т. д.»575), но и администрированием, прямой подменой командиров и других специалистов из комначсостава.
Так, 16 февраля 1935 г. заместитель начальника политуправления УВО М.Ф. Березкин предупреждал начальников политотделов частей, что добиваться хорошего состояния оружия и техники политотделы должны не только организацией соцсоревнования, систематическим заслушиванием отчетов коммунистов и комсомольцев о состоянии вверенного им оружия, популяризацией усердных и критикой нерадивых через армейскую печать и поднятием авторитета вооруженцев, но и проверками состояния боевой техники, выполнения военнослужащими инструкций и наставлений по эксплуатации матчасти и (совместно со штабами) знания этих инструкций командирами. Политрука школы отдельного батальона связи 15-го стрелкового корпуса КВО в марте 1937 г. даже арестовали на сутки «как не обеспечившего образцового несения караульной службы» личными проверками576…
Естественным следствием такого подхода была ситуация, отраженная в докладной записке старшего инструктора ПУ РККА Э.М. Ханина от 5 марта 1935 г. У начальника политотдела 5-й механизированной бригады БВО А.Г. Дракохруста, писал Ханин, «основное время» «уходит на «текучку». «Он буквально
