Великой Матери с вытянутыми руками встретила её в полумраке каменных сводов. Суета и гомон остались снаружи. Маррей опустилась на колени и закрыла глаза, чтобы обратиться к молитве. 
— Что ж, не знаю, простишь ли Ты меня или нет, — произнесла она. — Если захочешь наказать — то я уже наказана, и хуже вряд ли мне уже сделается, — Маррей смахнула слёзы. — Я не прошу Тебя благословить меня, знаю, это невозможно. Но хочу сказать Тебе, что отказываюсь от материнства не во зло. Я делаю это, потому что люблю его. Прошу Тебя, Мать: убереги его от меча, с которым он пришёл, и приведи его в мои объятия.
 Маррей открыла глаза, и теперь они лучше видели в полумраке. На алтаре перед собой она разглядела браслеты. Она не сомневалась, что это те самые браслеты, что предложил ей Рейван в Лединге. Маррей схватила их и тут же тот, что был поменьше, надела себе на руку, а второй прижала к груди.
 — Я не знал, что ты здесь.
 Маррей обернулась на голос, что раздался у неё за спиной, и увидела Рейвана, стоявшего в проёме двери. На нём блестела боевая кольчуга, плечи покрывал плащ, а на поясе висели меч и кинжал. Маррей вскочила на ноги и бросилась к нему, не сдерживая громкого вскрика, плача, содрагаясь всем существом.
 Рейван обнял Маррей, и слёзы полились у него из глаз. Она целовала его лицо и губы, и в её ласке было много страдания и любви.
 Рейван увидел отсвет браслета на руке Маррей и понял, что она теперь его жена. Он взял у неё из рук свой браслет и надел.
 — Ты не ранен? — оглядела она его.
 — Битвы не было, — прошептал он.
 — Рейван, пусть мы не родим ребёнка, но мы ведь можем взять сиротку. Богиня благословит нас!
 — Она уже нас благословила!
   Эпилог
  Костры меж шатров горели, куда ни падал взгляд, но им не удавалось затмить россыпь огромных искрящихся звёзд на чёрном небосводе.
 В ночном летнем воздухе стихали голоса уставших после тяжёлой дороги воинов. Один за одним соратники укладывались на тюфяки.
 Земля парила теплом, ветер шептал тихие распевы песен древности. Лира в руках Ульвара подхватила вибрации и протяжно запела, вторя шелесту ночи.
 Тора, жена вана Лассе, разлила по кубкам мёд остававшимся у костра.
 — Всё, это последнее на сегодня, — строго сказала она. — Допивайте и спать! А то комары совсем зажрут, — покосилась она на старого кзорга Сетта, сидевшего в стороне. — Плеснуть тебе?
 — Я не привык пить, — отозвался старик, подняв заросшее бородой лицо к звёздному небу и наслаждаясь новообретённой свободой. — Как тут хорошо, как тепло. Спасибо, Рейван.
 Сетт повернулся к вождю, благодарно кивая.
 Тора как раз наполнила кубок Верховному вану и предложила флягу Маррей. Владычица помотала головой.
 — Я тоже не привыкла.
 — Вы, южане, воротите нос от нашего мёда, но увидите, придёт зима и только им и будете греться! — усмехнулась Тора, возвращаясь к мужу.
 — Сетт, возможно и будет, но меня есть кому греть, — мурлыкнула Маррей, прижавшись к Рейвану.
 Она сидела у него на коленях, и на руках у неё кряхтел завёрнутый в одеяла младенец, ища губами грудь.
 — Сейчас отнесу тебя Кендре, — прошептала она, гладя по щёчке. — Проголодался маленький.
 — Как любой мужик, уже знает, куда тянуться, — усмехнулся ван Стейнвульф, сидевший плечом к плечу с Рейваном. — Пусть боги будут благосклонны к нему! Давай выпьем за тебя, вождь, и твою красавицу жену! Чтобы вы воспитали достойного волка!
 Рейван протянул кубок навстречу вану.
 — Благодарю, Стейнвульф. За преданность и за дружбу.
 — На кого, если не на меня, тебе опереться, — толкнул его ван. Но вождь был непоколебим, словно скала. — Я рад, что у Ингвара вырос достойный сын. И достойный будет внук!
 Все выпили и опустили кубки.
 — Как же не хватает Дэрона, — глухо произнёс Рейван.
 Маррей прижалась к его плечу, пряча подступившие слёзы.
 — Он был волком Нордхейма, — кивнул Стейнвульф. — И другом Ингвара.
 — Он был и моим другом.
 Мужчины снова выпили, на этот раз не чокаясь.
 — Его кровь в этом мальчике, — погладил по головке младенца вождь. — Теперь это мой сын. И Маррей его мать.
 Все затихли, застыл даже ветер. Маррей качала на руках малыша. Рейван глядел на них, улыбаясь.
 Воздух пронзил жалобный стон струны.
 — Поглядите на звезды, — тихо запел Ульвар. — Там свет созвездия волка…
 Перебор потёк, словно журчание воды, неостановимо, как сама жизнь, вторя ударам сердца.
 — Эйнар младший станет Верховным ваном, когда придет день, потому что он Её сын, — твёрдо сказал Рейван, подняв голову к ночному небу.
 Глаза его заблестели от влаги.
 — Там Волчица несётся навстречу своему волку… — продолжал Ульвар тихий распев. — Вечность соединит их, и свет звёзд вселит в нас надежду…
 Из темноты в освещённый костром круг, перешагивая спящих, выступила жрица Кендра и протянула руки к Маррей.
 — Давай его. Я покормлю и уложу подле себя. Он любит ночью повисеть на груди.
 — Никакой мужчина не откажется ночь повисеть на груди, — отозвался ван Стейнвульф.
 Рейван переглянулся с ваном и улыбнулся глазами. Маррей проводила Кендру до шатра и вновь села к мужу, обняла его и судорожно вздохнула.
 — Как же я рада, что ты заключил мир, и мы нашли друг друга.
 — Ну что, не сбылось предзнаменование, крови не пролилось сегодня, — прокряхтел Стейнвульф, допивая мёд. — Боги иногда шутят с людьми. Не всегда — хорошо. Но сегодня я радуюсь их шутке! Ладно, доброй ночи, Эйнар! Владычица!
 Стейнвульф оставил кубок на земле и, дружески похлопав вождя по плечу, побрёл в сторону шатра.
 Рейван не спеша сделал глоток мёда и протянул кубок Маррей.
 — Выпей, жена, успокойся, — поглядел он на неё. — Ты отчего-то дрожишь.
 Маррей сделала небольшой глоток из его рук.
 — Думаешь, смогу я быть матерью, если не рожала? Малыш сейчас даже не в моих руках.
 — Кендра сказала, грудь ему по ночам нужна будет только первое время, а потом долгие-долгие дни и ночи нянчить его будешь ты, — улыбнулся Рейван.
 — И ты.
 — Я буду воспитывать. Он мой наследник!
 Они поглядели на губы друг друга и потянулись