— И что с ним стало? С тем пациентом?

— Умер через неделю. Профессор тогда отдал приказ немедленно сжечь тело. Прямо здесь, во внутреннем дворе больницы, в специальной алхимической печи! Все его вещи, одежду, даже постельное белье — все в огонь! Он сказал, что это слишком опасная зараза, чтобы хранить даже образцы тканей. А потом почти месяц не выходил из своего кабинета, что-то писал, исследовал, бормотал себе под нос…

Я лихорадочно огляделся. На столах, на полках, на полу лежали аккуратные стопки тетрадей, папок, перевязанных лентами свитков. Архив профессора.

— Его дневники? Записи об этом случае? Они должны быть здесь?

— Конечно, должны! Профессор все документировал! Он был буквально помешан на точности и полноте своих записей!

Я схватил ближайшую толстую тетрадь в кожаном переплете. На обложке выцветшими чернилами было выведено: «1919 год. Март–июнь».

Открыл. Убористый, бисерный почерк профессора, местами почти неразборчивый от спешки.

'15 марта 1919 года. Поступил пациент И. К., мужчина приблизительно 30–32 лет. Личность установить не удалось — при нем не было никаких документов. Состояние крайне тяжелое.

Симптомы не укладываются ни в одну из известных мне нозологических форм. Отдаленно напоминают теоретическую модель биомагического оружия, описанную в запрещенных трактатах магов-радикалов.

Принято решение о немедленной изоляции. Полный карантин. Доступ в палату только для меня'.

— Фырк, мне нужно немедленно изучить ВСЕ записи профессора об этом случае. Все, что касается этого вируса.

— Это займет часы! — Фырк развел лапками. — Может, даже дни! Тут же десятки тетрадей и папок!

— Начнем с самого важного. Ты помнишь, где что лежит?

* * *

Владимирская областная больница. Кабинет временного консультанта-хирурга.

Нет.

Нет-нет-нет-нет-нет!

Только не это! Только не сейчас! Застряли посреди ночной дороги с умирающим ребенком! Это какой-то дурной, кошмарный сон! Это не может быть реальностью!

Шаповалов начал метаться по своему тесному кабинету как раненый зверь в клетке.

Схватил эмалированную кружку — со всей силы швырнул ее в стену. Кофе расплескался уродливым темным пятном по выцветшим обоям. Ударил кулаком по столу — старая настольная лампа подпрыгнула, упала на пол и разбилась с жалким звоном.

— Вызывайте другую скорую! — он кричал в трубку, уже понимая всю бессмысленность и тщетность своих слов. — Такси! Попутную машину! ЧТО УГОДНО! Просто вытащите его оттуда! НЕМЕДЛЕННО!

— Вызвали! Вызвали уже! — рыдала Алена в трубку. — Но диспетчер сказал… у них нет свободных машин! Все на вызовах по «стекляшке»! Сказали, ждать минимум сорок минут! Игорь, он задыхается! Он УМИРАЕТ у меня на руках! Я вижу, как он… как он синеет! Его губы уже фиолетовые!

Сорок минут. У него нет сорока минут.

При такой сатурации и так стремительно прогрессирующей дыхательной недостаточности у него есть от силы десять, может, пятнадцать минут. Потом — остановка дыхания. Потом — гипоксия мозга. Потом…

Шаповалов почувствовал, как мир вокруг него рушится, рассыпается на мелкие, острые осколки. Все его знания, весь его тридцатилетний опыт, все его звания и регалии — все это в один миг превратилось в пыль, в ничто.

Он не мог помочь собственному сыну. Не мог даже быть рядом, держать его за руку, сказать, что папа здесь, что папа его спасет, что папа его защитит…

«Я спасал абсолютно безнадежных. Вытаскивал с того света тех, кого другие лекари давно списали. А своего сына… Своего маленького, рыжего мальчика…»

Он уже готов был разбить проклятый телефон о стену от всепоглощающей ярости и бессилия, когда в трубке появился новый голос. Спокойный, уверенный, абсолютно профессиональный женский голос:

— Спокойно, мама, не паникуйте. Я фельдшер. Дайте, пожалуйста, посмотреть ребенка. Так, малыш, дыши… Дыши глубже, вот так… Ты молодец, ты сильный! Откройте все окна в машине! Максимальный приток свежего воздуха! Расстегните ему воротник, снимите все, что может стеснять дыхание!

«Кто это? Откуда, черт возьми, посреди ночной трассы взялся компетентный, не паникующий человек?»

— Алена, кто это⁈ — Шаповалов вцепился в трубку, как в последнюю надежду. — Кто там с вами⁈

— Я… я не знаю… — всхлипывала жена. — Какая-то девушка… Из другой машины скорой помощи… Они ехали мимо, остановились, увидели нас…

Женский голос зазвучал ближе — видимо, Алена передала ей телефон:

— Меня зовут Вероника Орлова, фельдшер высшей категории, бригада скорой помощи номер семнадцать, город Муром. У вашего сына тяжелейшая гипоксия на фоне острого ларингоспазма, осложненная выраженной бронхообструкцией. Клиническая картина абсолютно типична для тяжелой, молниеносной формы «стекляшки» у детей. Мы немедленно забираем его в нашу машину. У нас полный реанимационный комплект. Будем в Центральной Муромской больнице через десять минут.

Орлова… Вероника Орлова. Она знает, что делает!

— Вы сможете… — голос Шаповалова впервые за много лет дрогнул. — Вы сможете довезти его живым? Я мастер Шаповалов… это мой сын…

— Сделаю все возможное и невозможное, — твердо ответила Вероника. — У меня большой опыт работы с детскими неотложными состояниями. Я специализировалась на педиатрической реанимации до того, как перешла на скорую. Мы уже переносим его. Андрей, аккуратнее! Поддерживай голову и шею! Следи за проходимостью дыхательных путей! Кислородную маску не снимать ни на секунду!

Десять минут тянулись как десять часов. Шаповалов неподвижно стоял посреди кабинета, вцепившись в телефон, и считал секунды, вслушиваясь в каждый звук, доносящийся из трубки.

Вой сирены. Спокойный голос Вероники, периодически дающей короткие указания своему напарнику:

— Андрей, сальбутамол через небулайзер! Немедленно! Две небулы по два с половиной миллиграмма! Интервал пять минут! Пульсоксиметр на средний палец — на указательном из-за спазма сосудов плохо читает! Так, сатурация восемьдесят два процента — очень мало, но по крайней мере стабильно. Готовь интубационный набор! Детский, размер четыре с половиной! Клинок Миллера, прямой, номер один! И набери в шприц ампулу адреналина — ноль целых три миллиграмма в разведении один к десяти тысячам! На случай остановки!

«Она готовится к худшему. Интубация, адреналин… Но делает это спокойно, методично, без суеты. Профессионал. Настоящий, черт возьми, профессионал. Спасибо тебе, господи, за эту девушку! За то, что она по какой-то невероятной случайности оказалась именно там, именно в этот момент!»

— Мастер Шаповалов, — голос Вероники в трубке звучал абсолютно спокойно, несмотря на вой сирены и скрип покрышек на резких поворотах. — Ваш сын стабилен. Сатурация после первой ингаляции бронхолитиков поднялась до восемьдесят пяти процентов. Это еще не норма, но уже не критично. Частота дыхания тридцать два