— Преднизолон… вы вводили? — спросил Шаповалов, изо всех сил стараясь думать как врач, а не как обезумевший от страха отец.

— Ваша предыдущая бригада ввела шестьдесят миллиграммов, я вижу запись в карте. Сейчас я добавлю еще тридцать — для ребенка весом двадцать килограмм это вполне в пределах безопасной суточной дозировки. Пульс-терапия высокими дозами гормонов при тяжелой «стекляшке» у детей показала очень хорошие результаты в последнем исследовании Гильдии.

«Грамотно. Очень, черт побери, грамотно. Она знает последние протоколы, знает дозировки, не боится принимать самостоятельные, ответственные решения. Откуда, скажите на милость, в заштатном провинциальном Муроме такой специалист? Это все влияние одного человека…»

Он вспомнил, как всего полгода назад учил Мишку кататься на двухколесном велосипеде. Как тот, не удержав равновесие, упал, сильно разбил коленку, но не заплакал.

Встал, отряхнул пыльные шорты и, глядя на отца снизу вверх своими серьезными глазами, сказал: «Папа, я сильный, как ты!» И снова сел на велосипед. И поехал.

«Держись, сынок. Ты сильный. Ты справишься. Папа в тебя верит».

Наконец, после целой вечности ожидания:

— Мы на месте! — голос Вероники. — Приемный покой Центральной Муромской! Носилки сюда! Детские! Живо!

Шум, топот ног, какие-то голоса.

— Алена! — крикнул Шаповалов в трубку. — Дай телефон дежурному врачу! НЕМЕДЛЕННО!

Пауза, потом молодой, испуганный, едва знакомый голос:

— Дежурный лекарь Петренко слушает…

«Петренко… Сын старого Петренко из травматологии. Молодой, года два после института. Неопытный. Паникер от природы. Из тех, кто в любой критической ситуации теряется и начинает судорожно листать учебник».

— Петренко, это Мастер-целитель Шаповалов! — его голос стал стальным, командирским, не терпящим ни малейших возражений. — Я прекрасно знаю, кто вы! Слушайте мой приказ и выполняйте беспрекословно!

— С-слушаю, Мастер Шаповалов!

— Вы СЕЙЧАС ЖЕ — слышите меня, СЕЙЧАС ЖЕ! — находите целителя Илью Разумовского! Мне глубоко плевать, где он сейчас — дома, спит, на другом вызове, в туалете, в морге, на крыше! Поднимите на уши всю больницу, обзвоните все отделения, но чтобы через пять минут — МАКСИМУМ ПЯТЬ МИНУТ! — он был у моего сына! Вы поняли меня⁈

— Но, Мастер Шаповалов, сейчас же еще не девять часов, его смена только…

— МОЛЧАТЬ! — Шаповалов заорал так, что в соседних кабинетах наверняка все вздрогнули. — ЭТО ПРИКАЗ! Не просьба, не рекомендация — это ПРИКАЗ! Найдите Разумовского! Только он! Никого другого к моему сыну не подпускать на пушечный выстрел! Если через пять минут его не будет там — я лично приеду и вырву вам печень через горло! Вам это понятно⁈

— П-понятно! Ищу! Уже бегу.

Шаповалов снова услышал голос жены в трубке.

— Игорь? Игорь, мы в больнице… Мишку сразу увезли… Та девушка, Вероника, сказала — в детскую реанимацию… Я ничего не понимаю, что происходит…

Реанимация. Мой сын в реанимации. Те самые слова, которые я сам говорил сотням, тысячам отчаявшихся родителей, теперь, как бумеранг, вернулись и ударили по мне самому.

— Алена, слушай меня очень, очень внимательно, — он старался говорить максимально спокойно и четко, хотя внутри у него все рвалось и кричало от ужаса. — Сейчас к тебе должен прийти молодой лекарь. Совсем молодой. Его зовут Илья Разумовский. Запомни это имя — И-лья Ра-зу-мов-ский. Светлые волосы, голубые глаза, высокий. Не подпускай к Мишке НИКОГО, пока не придет именно он. ТОЛЬКО ОН. Ты меня поняла?

— Илья… Разумовский… — растерянно повторила Алена. — Но почему именно он? Разве в детской реанимации нет других, более опытных лекарей?

Как ей объяснить? Как объяснить ей, своей жене, тоже педиатру, что этот молодой лекарь, которого я еще полгода назад презрительно, за глаза, называл «выскочкой», — гений?

Что у него есть какой-то необъяснимый, почти дьявольский дар, которого нет больше ни у кого в этой проклятой Империи?

Что он может видеть болезнь изнутри, находить то, что упускают десятки других, более опытных и титулованных специалистов?

— Он лучший, — просто сказал Шаповалов, потому что это была единственная правда. — Он лучший диагност, которого я когда-либо знал. У него… у него особые способности. Он найдет способ помочь нашему Мишке. Просто верь мне.

— Игорь… — голос жены снова дрогнул. — Приезжай… Пожалуйста… Мишка все время зовет тебя… Он хочет, чтобы папа был рядом…

Эти слова били как удары раскаленного хлыста. Каждое — по живому, по самому больному месту.

«Мишка зовет папу. А папа в трехстах километрах от него, в чужом городе, оперирует чужих людей. Папа выбрал свой проклятый долг перед профессией вместо священного долга перед семьей. Папа — герой для всех, кроме своего собственного, единственного сына».

— Не могу, — слова давались с чудовищным, нечеловеческим трудом, будто он выплевывал изо рта раскаленные угли. — Алена, пойми… Тут сотни, сотни больных. Половина в критическом состоянии. Я сегодня уже сделал четыре экстренных операции. Если я сейчас все брошу и уеду, здесь некому будет оперировать. Люди умрут. Дети умрут.

«Чужие дети. Но тоже чьи-то сыновья, чьи-то дочери. Тоже любимые, единственные. У каждого из них есть свой папа или своя мама, которые сейчас стоят в коридоре и молятся о спасении. И я их единственная надежда здесь. Проклятая медицинская этика. Проклятая клятва Гильдии».

— Я понимаю, — голос жены был полон слез, но и горького, выстраданного понимания тоже. — Ты нужен там. Ты всегда нужен где-то там. Вечно спасаешь мир по кусочкам. Просто… просто будь на связи. Пожалуйста.

— Каждую минуту буду на связи, — пообещал Шаповалов. — И я сейчас сам позвоню Разумовскому. Все проконтролирую.

Он отключился и тут же, дрожащими пальцами, набрал номер Ильи.

Гудки. Один, два, три…

«Возьми трубку, черт тебя дери! Возьми же! Это вопрос жизни и смерти!»

Четыре, пять…

«Если он сейчас не возьмет трубку, я… я не знаю, что я сделаю.»

Связь оборвалась.

Глава 14

Мне снился странный, вязкий сон.

Я стоял посреди огромной операционной, но вместо привычных белых стен меня со всех сторон окружали гигантские, уходящие в бесконечную высоту кристаллы — голубоватые, полупрозрачные, пульсирующие внутренним светом и растущие прямо из пола.

В каждом кристалле был заморожен человек.

Фырк, раздувшийся до размеров гризли, скакал по верхушкам этих кристаллов, что-то отчаянно кричал мне, размахивая своими огромными мохнатыми лапами,