Ход вывел меня… на мусорку. Точнее, это должен был быть склад или ангар на краю порта, в сотне метрах от ухоронки волшебных созданий, но из-за отсутствующей крыши строение превратилось в точку сброса отходов для всех близлежащих лачуг. Неимоверная вонь, грязь, слякоть, вороны и крысы, всего этого тут было в изобилии, в отличие от вороватых священников и золота. Тем не менее, отчаиваться я и не думал. Сунув палочку в рукав, я тщательно замаскировал ход, а затем принялся искать ближайшую харчевню.

Кабак, дамы и господа, это только в современном мире место, куда вы приходите утопить печаль от своей унылой жизни раз или два в неделю. В дикие времена кабак был вторым домом, нексусом общественной жизни, местом обмена новостями, спасительным огнем в ночи, привечающим путников и прочих алкашей. Туда шли за едой, бухлом, утешением, развлечением, с тоски, с радости, с печали и даже со скорбью. Кабаки были священным местом, где можно было дать и получить по роже, а это для нормального мужика вовсе не шутки!

…и разумеется, там было можно узнать всё на свете. К примеру, где взять новую одежду или, скажем, мешки.

Пара серебряных монет и местная правительница поварешки и прокисшего пива преображается в болтливую и кокетничающую женщину, готовую вывернуться наизнанку ради щедрого юноши, приветливо чистящего ногти большим кинжалом. Она сдает своего постояльца, изнуренного бородатого мужика, приходившего только вечером переночевать — со всеми потрохами. Не только потому, что я гораздо приятнее на вид, но и потому что щедрее. Платил отец Хризантий потёртой медью и отчаянно торгуясь за каждую монетку.

Очень похвальное поведение для человека с грудой золота в трущобах. Очень.

Выяснилось, впрочем, немногое. Постоялец харчевни тут только ночевал, уходил и приходил затемно, по вечерам был уставший как скот. Одет бедно, почти в рванину, пах хуже, чем близлежащая помойка, но притараканивал с собой еду, которую украдкой ел. Это сильно возмущало хозяйку, но сделать она ничего не могла, так как скупец и у неё брал порции похлебки, да и пивом не брезговал.

— Мозоли набил, аж руки тряслись, — вспомнила трактирщица, — Вчера просил перемотать. А сегодня-сь с утра отоспался, Бака Дурака дождался, они с ним ушли куда-то. Осла вроде искать, с повозкой. Откуда у них деньги на осла-то с повозкой? Украсть, небось, решили?

Это были очень интересные сведения. Я не мог определить, останавливались ли у мусорки повозки, не настолько следопыт, зато колдануть заклинание, ищущее скопление тяжелого металла — вполне мог. И делал это ранее. Возле мусорки и во всех близлежащих домах золота не было, но теперь я знал, что мне нужно искать не его, а Бака Дурака. Шансы, что Хризантий благоразумно прикончит своего помощника, я находил ничтожными.

Если подходить к делу романтично, то здесь я должен был пуститься в далекий путь по местным кущам, узнавая о данном Баке все больше и больше, погружаясь в местную жизнь с головой, распутывая загадки, а под конец узнал бы, что оный Бак приходится внучатым племянником троюродной тетки портовой крысы, которая как-то раз видела пролетающего по небу Шайна. Такой фигней страдать категорически не хотелось, поэтому я тупо свалился назад в кабак, дал трактирщице серебряную монету, а затем завалился спать в самом чистом «номере». Когда Дурак пришёл пропивать заработанное за день (целых три серебряных монеты!!), я попросту вышел к нему, показал еще три — и приобрел верного последователя в лице совершенно лысого олигофрена совершенно нечеловеческой мускулатуры, мирного как кастрированный кролик, но умного как кирпич.

Тем не менее, мозга у этого человека оказалось вполне достаточно, чтобы кое-как вспомнить, куда они с прежним нанимателем ехали на телеге. В бонус к этому я услышал о небольшой обиде Дурака — мол, тяжеленные мешки грузили вместе, а потом, когда приехали, «тот мужик» отлучился, но пришёл переодетым, чистым и важным, поэтому больше не помогал, всё самому пришлось делать. Несправедливое!

Точкой же назначения погрузочных работ был купеческий постоялый двор. Очень обстоятельное место, огражденное нешуточным частоколом, с охраной и прочими финтифлюшками. Для Дестады подобные заведения не роскошь, а необходимость, купцов много, не каждый может позволить себе частную армию, зато каждому хочется безопасности для себя и своих капиталов. Вполне логичный ход для бывшего жреца, у которого руки хоть и перемотаны, но вполне развязаны… почему?

А потому что этот трактир довольно далеко от порта, с немалым удивлением понял я, снабжая Бака последней серебряной монетой и маша ему вслед. Хризантий, хоть и тоже дурак, но знал, где сосредоточены все наблюдательные силы волшебных существ, знал их реальное количество, а также, может быть, даже понимал, что местным бандам существа не дадут задания искать его — это означало бы стопроцентную потерю золота. Так что самым дальновидным и простым действием в его случае означало бы забуриться в такой трактир вместе с золотом, закрыть окна шторами… и пропьянствовать недели две, а затем, заказав себе карету, покинуть дорогой кабак, чтобы провести в безделии и сытости остаток жизни!

Увы, но тут был Джо. Этот мерзкий тип, по-прежнему распространяющий вокруг себя несчастья (но уже очень мелкие), проник в защищенный от лихого люда кабак (пользуясь нечестным волшебством), без всякого труда обнаружил занятый вороватым жрецом номер, а в нем, довольно шикарном помещении, украшенном даже медвежьими шкурами, обнаружил и самого отца Хризантия, который, сидя на стуле, доверчиво протягивал свои намозоленные ручки человеку, пахнущему лекарствами и прочими средствами от поноса. Человек деловито накладывал мазь на трудовые мозоли потерпевшего и бурчал себе под нос.

Прерывать эту идиллию мне не хотелось. Во-первых, я волшебник, во-вторых, сказать мне отцу Хризантию нечего, в-третьих, он меня особо не интересовал… поэтому я просто проник в спальню, просто зачаровал восемь грязных немалых мешков, обнаруженных под матрасом, на потерю веса и отвлечение взора, а затем просто ушёл вместе с ними. Предварительно, конечно, пошарив в кошеле, лежащем на тумбочке у кровати. Там обнаружилось аж пятьдесят золотых, видимо, Хризантий их приготовил отдельно для меня, как компенсацию денег, потраченных на лепреконов!

Ну что за мужик!

Правда, совсем уж чисто я уйти не успел. Когда уже был на улице, планируя отправиться легким шагом к своей родной башне, я услышал пронзительный, буквально нечеловеческий крик, раздавшийся из трактира. В этом вопле, казалось, умирали в агонии все надежды человечества, весь смысл жизни, в нем гибли вселенные, пропадая в бездонном жерле чего-то совершенно бездушного, абсолютно голодного и откровенно злого.

Очень тяжелый звук. Очень.

— Надеюсь, лекарь не