— Не грамотный я, мальчик, — голосом с чем-то, напоминающим злобу, уточнил оборотень. — В школу, знаешь ли, проклятых не берут. Как и на работу. Вот, в войну Наемников по мачтам прыгал. Но это когда было.

Да, верно, оборотни, как и мутанты, жили намного дольше обычных людей. Почти столько же, сколько большинство Первородных рас, не считая эльфов.

Милар снова посмотрел на Арда, но тот лишь опять пожал плечами. У Гостомора отсутствовала какая-либо мимика, он не пах ничем, кроме дешевого пойла, а сердце не сбивалось с ритма. Ард никак не мог определить врет тот или говорит правду.

— Да в глаза мне уже посмотри, Эгобар, — чуть ли не взывал Клавишев. — сразу все поймешь.

Ардан направил посох на создание, сидящее перед ним.

— Мне ваше проклятье ни к чему, господин Клавишев.

Оборотень впервые продемонстрировал хоть какие-то эмоции. Глубокое разочарование, сожаление, а еще… ненависть. Жгучую и страшную. Но, как это часто бывало, направлена она была не на визитеров, а на их форму.

— О чем ты, господин маг? — спросил Милар.

— Звездные Маги Галеса занимались обратной инженерией проклятья Эан’Хане, — пояснил Арди. — С трудом взятых в плен про́клятых оборотней они подвергали собственным экспериментам, входе которых создали ловушку для Эан’Хане. Если применить на них Взгляд Ведьмы, то Эан’Хане заглянувший в разум такого проклятого приобретет некоторые черты его проклятья. От цикла луны будет зависеть его контроль над своими эмоциями и инстинктами.

— Видишь, как получается, Плащ, — развел руками Гостомор. — Живем тут хуже свиней, а все потому, что Галес над своими же собственными братьями и сестрами творил то, что делали Первородные. А виноваты мы. Потомки. Иронично?

— Философствующий оборотень? — в тон вернул Милар.

— А когда жрешь голубей и пьешь тухлую воду с запахом мочи и дерьма, то начинаешь как-то задумываться чем ты заслужил такую пайку от судьбы, — огрызнулся оборотень.

В самом прямом смысле.

Щелкнул клыками воздухе, заставив всех вскинуть оружие.

— Мне на вас, конечно, в такой же степени насрано, как Империи на нас, но луна еще не скоро, так что не переживайте, — поднял ладони Гостомор. — Я знаю, что вы меня прикончите чуть что. А ради кучки молодых ублюдков мне на тот свет как-то не интересно.

— Вместо имен, скажи где их найти.

— А в той же выгребной яме, что и шлюшку эту вашу, — и Гостомор похлопал себя по животу. — Как только дадите выйти посрать. Говорю же — нужду надо справить. Так что, глядишь, и соберете из моего дерьма себе пару свидетелей.

Плащи синхронно подались вперед.

— Они моего слова ослушались, — строго, с нажимом произнес Клавишев. — Если бы я ничего не сделал, то уже в следующем месяце в этом кресле сидел бы кто-то другой, а из дерьма собирали бы меня.

— Да как же вы так живете-то, — выдохнул Милар и опустил револьвер.

— А ты думаешь, мальчик, у нас выбор какой-то есть? Или что мы сами этого хотим? Жить вот так. Как гниль какая-то. Как мрази. Хуже даже. У мразей хоть выбор был — мразями становиться или нет, а мы такими родились. Чувствуешь разницу? Родились, блять! Нас не спрашивали! — на мгновение в глазах оборотня промелькнуло что-то человеческое, но вновь сменилось звериной натурой. — Хотя, в три дня луны — в целом и недурно. Даже приятно. Знаешь какая человечина на вкус? Лучшее мясо на свете. И кончаешь, как конь. Отличная жизнь.

У Арда складывалось такое ощущение, что они разговаривали с сумасшедшим. Но, видимо, так и проявлялось постепенное замещение разума человека на извращенное, сломанное сознание заколдованного зверя.

— Тогда покажешь, где жили, — процедил Милар. — Может свидетели есть.

— Может и есть, — согласился оборотень, поднимаясь со своего кресла.

Вот только что-то здесь не складывалось.

Урский, приставив револьверы к спине Клавишева, толкал того в сторону двери. Оборотень не то, чтобы упирался, но валял дурака и показательно срывал попытки вывести его на улицу.

Если Гостомор еще до визита служащих второй канцелярии сожрал ослушавшихся членов своей «стаи», то зачем тогда собирался поделиться их именами? А когда понял, что именами не отделается, то, все так же скрывая факт гибели, тут же захотел указать, причем самостоятельно, на места, где те жили. Причем именно захотел. Потому что даже у зверя хватило бы мозгов заранее не упоминать про скоропостижную гибель своих «подопечных».

Нет, разум Гостомора может и сковывали цепи древнего, кровного проклятья, но это не делало его идиотом. Идиоты так долго старостами вампиров, оборотней и мутантов не остаются. Они вообще долго, насколько теперь понимал Ард, не живут.

Тогда зачем?

И самое главное — к чему этот дурацкий голубь, если Гостомор уже сожрал нескольких далеко не маленьких «ужинов».

Арди принюхался. В помещении пахло виски. И тухлятиной, вертящейся на железном пруте в камине. И ничем другим. Совсем ничем. Ни сигаретами, следы пепла от которых остались на подоконнике и столе. Ни кухней, вход в которую прикрывался тонкой циновкой, ни спальней, куда вела незанавешенная арка.

Помещение словно выставили напоказ, чтобы каждый входящий мог сразу, сходу, одним беглым взглядом окинуть все помещение целиком.

Арди, может, и не очень хорошо разбирался в людях, их повадках и жизненных укладах, но что он понимал, так это то, как охотились звери. Особенно стайные, потому как именно их ему, спускаясь с гор, стоило остерегаться в лесных разливах.

Он находился вовсе не в логове Гостомора, а в его охотничьих угодьях. Здесь не спали и не ели. Здесь что-то прятали.

— Стойте, — произнес Арди и все замерли.

Оборотень застыл в дверной проеме и, в полоборота, скаля клыки, отшутился:

— Перекусить хочешь, горный охотник?

Ардан, опираясь на посох, опустился к полу. Червивого голубя никто есть не собирался. Он служил той же цели, что и бутылка виски, наполовину пролитая на пол. Та самая бутылка, на которую Клавишеву оказалось так плевать.

Арди провел пальцами по стареньким коврикам, валявшимся на полу. С виду — ничего особенного. Обшарпанные, грязные, хотя само помещение выглядело относительно прибранным. Относительно всеобщего запустения квартала Ночников, разумеется.

И все бы ничего. Вот только хижины местных стояли не на фундаменте и даже не на сваях, а прямо на земле. Основание пола засыпали песком, а сверху укладывали доски. Вот и вся преграда земляному холоду и