док сектора «Гамма» на Акватике напоминал растревоженный муравейник, только вместо муравьёв здесь суетились роботы, а вместо хвои и веточек они таскали многотонные контейнеры. Воздух дрожал от гула транспортных платформ, визга гидравлики и перекрывающих весь этот шум команд, выкрикиваемых на десятке языков.
Над головой, словно гигантские механические жирафы, двигались портальные краны, их клешни-захваты с хирургической точностью опускались в трюмы прибывших кораблей и извлекали оттуда очередную порцию груза.
Внизу, по идеально размеченным магнитным полосам, скользили плоские, похожие на скатов, роботы-погрузчики, перевозя контейнеры к сортировочным узлам.
Иногда в их слаженную работу вклинивались более примитивные, но от этого не менее эффективные шагающие роботы модели «Горилла-5», которые своими мощными манипуляторами перетаскивали ящики поменьше.
Один из таких, с номером «37» на боку, как раз проходил мимо Змея и чуть не отдавил ему хвост — рептил едва успел отдёрнуть его.
— Чтоб тебя черти драли в самом горячем котле преисподней! — прошипел Змей вдогонку и с натугой водрузил очередной ящик на тележку. После чего с хрустом разогнулся и взвыл: — Моя спина! Моника, ты это слышала? Это хрустит мой позвоночник! Он сейчас рассыплется на мелкие фрагменты, и тебе придётся собирать его веником в совок!
Моника, не разгибаясь, поставила рядом свой ящик.
Она была одета в такой же, как у Змея, безликий серый комбинезон грузчика.
— Заткнись, — прошипела она, не поворачивая головы. — Хочешь, чтобы нас заметил бригадир-глубляк и выписал штраф за разговоры на рабочем месте?
— Да плевать я хотел на этого синекожего осьминога! — не унимался Змей, разгибаясь и театрально потирая поясницу. — Я — Змей! Гроза караванов! Безжалостный вольник! Моё имя внушало страх! А теперь я таскаю ящики с консервированными персиками для богатых ублюдков, которые будут жрать их у бассейна! Да я сейчас… да я… забастовку устрою!
— Ты устроишь себе эвтаназию, если не перестанешь ныть, — отрезала Моника, подхватывая следующий ящик. — Радуйся, что Роберту вообще удалось состряпать для нас хоть какие-то документы. С нашими-то мордами, которые транслируют в каждом выпуске «Криминальной хроники», это просто чудо. И линзы эти специальные подогнал. Сканер сетчатки трижды пискнул, но пропустил. Так что заткни свою ядовитую пасть и работай. Иначе никакого шанса поквитаться с Волком у нас не будет.
Имя Волка подействовало на Змея, как удар хлыста.
Он тут же помрачнел, злобно сощурил жёлтые глаза и, уже молча, с удвоенной яростью принялся за работу, вкладывая в каждый рывок всю ненависть к однорукому капитану.
Моника же, продолжая методично перетаскивать груз, погрузилась в воспоминания.
Встреча с Робертом Смитом в той вонючей ночлежке Бризхейва казалась сейчас дурным сном. Этот тип в цветастой рубашке, с его вечной улыбкой и пустыми глазами, не вызывал ни капли доверия. Но его предложение было единственным, что у них оставалось.
«Мой наниматель очень не любит одного… весьма опасного мужчину с седыми волосами», — сказал он тогда, потягивая минералку. И Моника сразу поняла, что это их билет. Билет в один конец, скорее всего, но он вёл прямо к Волку. И она была согласна на любые условия.
Она отлично понимала, что они теперь работают не с Робертом, а на него. На его таинственного клиента, у которого, очевидно, были и ресурсы, и желание убрать Волка с доски. Что ж, их желания действительно совпадали.
Перед отправкой на Акватику им пришлось избавиться от «Пинсера».
Сдать на металлолом.
От этого старого хлама всё равно не было пользы — на Акватику на нём не пробраться, да и просто… для такого высококлассного пилота, как Моника, сидеть в кабине этой развалюхи было унижением.
Особенно остро она почувствовала это унижение перед самым отбытием из Бризхейва.
Гуляя по набережной, она случайно увидела «Пинсера» на пляже.
Вернее, то, во что он превратился.
Кто-то выкупил его со свалки, кое-как подлатал и… превратил в аттракцион для детишек.
Его корпус выкрасили в идиотские, кричащие цвета — розовый, салатовый, канареечно-жёлтый. На броне были нарисованы улыбающиеся цветочки и бабочки.
Из динамиков неслась какая-то дурацкая детская песенка.
А на месте кабины пилота была устроена горка, с которой со смехом и визгом съезжали сопливые карапузы.
Моника вынырнула из воспоминаний и посмотрела на море.
Гигантский плавучий город уже снялся с рейда.
Доки Бризхейва медленно удалялись, превращаясь в точку на горизонте.
Акватика, сверкающая и неприступная, продолжала своё бесконечное плавание по океану.
Моника уже слышала про оба недавних инцидента с Волком.
Потопленная баржа и покушение в отеле.
Этот сукин сын оба раза вышел сухим из воды. В прямом и переносном смысле.
Но удача — дама капризная.
Однажды она обязательно отвернётся от него.
И в этот момент Моника будет рядом.
С очень большим и очень тяжёлым предметом в руках.
* * *
Двери раздвинулись, и я вошёл в спальню Розы.
Из ванной комнаты доносились звуки. Дриада явно смотрела телевизор. Судя по пафосной, надрывной музыке и страстным голосам, это очередная мыльная опера — любимое развлечение Розы. Я невольно остановился, прислушиваясь.
— Изабелла, любовь моя! — вещал с экрана трагический мужской голос. — Каждый удар моего сердца отзывается эхом твоего имени! Но я должен уйти! Долг зовёт!
— Нет, капитан Рикардо, нет! — отвечал ему дрожащий женский голос, готовый сорваться в рыдания. — Не оставляй меня! Что мне делать в этом холодном, жестоком мире без твоих крепких объятий и запаха пороха на твоём мундире⁈
— Я вернусь, клянусь своей шпагой и честью! — патетически восклицал Рикардо. — Я вернусь, и мы сыграем самую пышную свадьбу во всей Андарии! У нас будет семеро детей, и все они будут похожи на тебя, моя прекрасная роза!
— Но война, Рикардо! Война — это безжалостная стерва, которая забирает лучших! — рыдала Изабелла. — Что, если ты не вернёшься⁈ Что, если вражеская пуля…
— Твоя любовь — моя лучшая броня! — перебил её капитан. — А теперь прощай, моя голубка! Я должен идти! За короля и за твою улыбку!
Я хмыкнул. «Твоя любовь — моя лучшая броня». Надо запомнить.
В следующий раз, когда Кармилла начнёт жаловаться на отсутствие у меня вкуса в одежде, скажу ей, что мой главный аксессуар — это её обожание.
Вздохнув, я вошёл в ванную.
Картина, открывшаяся мне, была одновременно трогательной и абсолютно сюрреалистичной.
Роза лежала в огромной джакузи, доверху наполненной не пеной, а густой, переливающейся перламутром гелеобразной массой.
Лучшие синтетические удобрения, какие только можно