Чтобы сделать правильный выбор, необходима информация. Его учитель, Ирфан, говорил об этом: «Если не хватает информации собирай ее. Собирай до тех пор, пока части не сложатся в целое. Ты поймешь, когда наступит этот момент. Он словно вспышка. Вот ты стоишь в темноте, и вот все вокруг озарилось светом Понимания». А что ему остается? Наблюдать? Но не будет ли слишком поздно, когда картина сложится? Как поведут себя Культы, если с Башней Факела что-то случится и альмауты будут вынуждены покинуть Пустыню?

Он представил себе, что идет наперекор всем и ночью пробирается к Башне. Узнает нечто важное. Важное для принятия решений, для выживания рода. Возвращается в гостевой дом, но по дороге его хватают кустодии. Он хочет рассказать им о том, что узнал, но они не слушают и бросают в темницу. Он висит, прикованный цепями к холодной и влажной стене. Рот закрыт кляпом, а в маленьком окошке под самым потолком видно темный контур Башни. Башни, от которой всегда зависело слишком много, но которая только казалась нерушимой. Так отныне проходит его жизнь. В четырех стенах, без возможности проводить исследования, без возможности видеть новое, без возможности вернуться домой, к Инас.

Амаля передернуло. Кажется, всю жизнь он больше всего боялся лишиться свободы. Не пасть в равном бою, не сгинуть на чужбине от холода и голода, но быть прикованным к одному месту, когда весь бескрайний мир сокращается до четырех стен. Стен, в которых ему известен каждый камень, каждая трещина и шероховатость. Где нет возможности питать свой разум и эмоции новым знаниями и впечатлениями, где нет собеседников и, чтобы не сойти с ума, приходится бесконечно разговаривать с самим собой. Но это не помогает. День за днем разум слабеет, теряется счет времени. Мысли все больше путаются, и в конце концов пленник теряет себя.

Послы шли молча. Сегодня было сказано так много, что никому не хотелось говорить. Это устраивало Амаля и давало время спокойно подумать. Мог ли он остановиться сейчас, находясь так близко? Имел ли право отступить? Что если Башня Факела падет? Будет ли это означать конец альмаутской культуры, конец мирной жизни? Предположения отца могли оказаться ошибкой, и лучше бы так оно и было. Но нет дыма без огня. Готов ли он рискнуть своей свободой, будучи не до конца уверенным в том, что это даст какой-либо результат?

* * *

В гостевом доме Амаль заперся в комнате, попросив Башира покараулить у двери. Если с ними был шпион, то и другие оазисы могли отправить соглядатаев. Сейчас, когда гостевой дом заняли все три посольства, ни в чем нельзя было быть уверенным. Амаль открыл сундук, в котором хранились артефакты. Перчатка, как и всегда, привлекла его взгляд. Он провел по ней рукой. Случайно ли, что она здесь?

Амаль достал хадит, скрестив ноги, уселся прямо на полу и надавил пальцем на выступающую панель на устройстве. Что-то щелкнуло, и панель вдавилась внутрь. Раздался треск, который постепенно стал тише, но не исчез, а сопровождал весь дальнейший разговор.

— Говорит Амаль аз Фарех. Повторяю, говорит Амаль аз Фарех.

Через некоторое время из хадита раздался голос Тахира аз Саифа.

— Хранитель аль-харифского хадита слушает.

— Переговоры состоялись. Думаю, послам удалось убедить доминуса в том, что альмауты не причастны к резне в аль-Джами, — Амаль замолчал, размышляя. — Я могу переговорить с отцом?

Ответ пришел не сразу. Наконец, авал услышал голос отца, непривычно скрипучий, но узнаваемый:

— Амаль, я слушаю тебя.

— Отец… я не могу выполнить твою просьбу. Мне отказано в проведении исследований.

— Значит ничего не предпринимай, — услышал он голос отца, искаженный артефактом.

— Но…

— Нет никаких «но», сын мой. Думай о будущем. Будь там, где ты есть, всему свое время.

— Хорошо.

— Это все?

— Да.

Связь прервалась, шипение исчезло, а панель на поверхности хадита вернулась на свое место.

Амаль убрал артефакт в сундук, отпустил Башира и погрузился в кресло. Он очень надеялся, что указания отца не будут расходиться с его желаниями. В глубине души авал хотел, чтобы отец подтолкнул его к рискованной вылазке в сторону Башни Факела, но этого не случилось. Напротив, он получил ясные и конкретные указания ничего не предпринимать.

Авал задумался. Мог ли отец в сложившихся обстоятельствах говорить прямо или был вынужден произнести что-то, что не привлечет излишнего внимания? Если бы он сказал «действуй», у любого возник бы вопрос, в чем причина повышенного внимания к Башне со стороны Фарехов. И отмахнуться от него оказалось бы невозможно. Верно ли это утверждение? И если да, то дал ли отец хоть какой-то намек? Что звучало между строк?

Размять ноги показалось хорошей идеей. Амаль встал и вышел из комнаты. Спустился на первый этаж, поймал взгляд Башира, который обсуждал что-то с Гасиком, и кивнул обоим, призывая следовать за собой. На улице было полно кустодиев. Либо либеров действительно беспокоило убийство посла, либо они хотели изолировать посольства в единственном здании и держать его под неусыпным контролем. Впрочем, это было недолго проверить. Амаль уверенно пошел мимо городских стражников, Башир и Гасик молча последовали за ним. Никто не стал их останавливать или проявлять обеспокоенность, что они покидают гостевой дом. Уже хорошо.

Когда отошли на пару кварталов, Гасик нарушил молчание:

— Куда мы идем?

— Никуда. Гуляем, — ответил Амаль.

— Нехорошо, что никого не предупредили.

— Там полно наших и почетная стража из либеров, как-нибудь справятся. Мне просто нужно пройтись.

— Пройтись? — хохотнул Башир. — Не нагулялся еще?

— И да, и нет. Уж слишком много неясного и тут движение — лучший помощник.

— И зачем тебе мы? — спросил гигант.

Амаль неопределенно пожал плечами. За него ответил Гасик:

— Амаль прав, что не ходит один. Этот… как его?..

— Куавитль?

— Ну да, он все