— Феодоры?

— Младшая элланская царевна, — охотно пояснил Селим. — Рисует дивные узоры, часто сама приходит за станок.

Арис на миг замерла. Мысли спутались, но удержать еще один вопрос она бы не сумела.

— Царевна… заложница?

Селим взмахнул своим широким рукавом.

— Если можно так называть госпожу, которая делает все, что желает.

Конечно, принц не так усердно следил за ткачеством, чтобы угадывать влияние отдельных мастериц — но Феодора подлинно существовала. Почти все сказанное им о ней являлось правдой, и лишь одну изюминку он тонко обошел — Феодора была не пленницей, а женой элланского посла. В каком-то смысле дипломаты всегда имеют риск снискать немилость в месте службы, но все-таки до узника, каким был Флавий, подобным лицам очень далеко.

Теперь это должна усвоить леди Арис.

— Вы думаете, что заложники живут в железной клетке? — лукаво рассмеялся он. — Мой наставник был закрыт, но потому, что по несчастью не приехал доброй волей. Когда это «симметрично» — никто не мешает. Феодора рисует и творит ковры, еще кормит бедных в элланской церкви и учит родной грамоте детей.

Арис уставила взор на длинные зигзаги ковра, синие по белому, в цветах герба морской державы Элланы.

— А чары?

— Обычно их не блокируют. Только очень сильным и опасным.

Представление о статусе «заложника», пожалуй, обернулось несколько иным. Да и, признаться, прежнее вязунья собирала из догадок — отец о жизни «там» с ней никогда не говорил.

— Царевна погибнет, если элланцы рассорятся с вами? — спросила тихо.

Селим не растерял ни капли благодушия.

— Такого не случалось уже несколько десятков лет.

Естественно — все сложные вопросы элланцы издревле решают щедрым подкупом.

— Ее ковер очень красив, — признала Арис.

— Гости тассира свободны делать, что любили дома. Много женщин вышивают золотом. Царевна далекого севера надела вязаные кафтаны на всех нищих земляков. Наши ночи зимой холодны.

«Вязаные!..»

Вот, в чем Арис может быть не «умеренно достойна» или «почти уместна», а приземленно и просто — полезна! Как была полезна все время до этих странных новых дней, пусть и наполненных теплом отдельных близких.

Селим цепко дождался, чтобы Арис успела поймать его мысль и проникнуться ею, затем его речь полетела дальше.

— Другой юноша (я не могу говорить имени всех гостей) учит наши науки и даже осваивает рубаи. Вы слышали рубаи?

Странное слово с ударом на последний слог вязунье не было знакомо.

— Это вид нашей старой поэзии, — объяснил принц. — Короткий стих. Бывает очень веселый. Я тоже придумал несколько, даже дерзнул перевести на ладийский. Хотите?

Все-таки в Арис была доля светскости — она нутром почувствовала, что нельзя говорить «благодарю, но нет», когда поэт намеревается читать тебе свои стихи.

— Окажите честь, — попросила она.

— Есть традиция стихов об «усталых путниках». Всегда начинают эти два слова, но дальше можно развивать, — принц подсолил волнением и нараспев прочел:

Усталый путник потерялся в тропах мира,

В зигзагах синих рек, в кругах садов инжира —

И проклинал тот день, когда свой сделать шаг

Решился жук на край ковра из кашемира.

Арис внимала очень серьезно (опять ей предлагают что-то оценить!), но на последней строчке несколько от сердца отлегло — искренней улыбки оказалось достаточно, про рифму и метафоры, пожалуй, не расспросят.

К несчастью, принц вошел во вкус.

— Мы любим творить и серьезный рубаи, — от внезапного азарта у Селима закружилась голова. Он почувствовал, что должен сейчас пройти по грани, и если Арис догадается — он проиграл, но если нет — о, как это будет красиво!

— Например, — улыбнулся он, глядя в глаза. — Послушайте:

Тот умен, кто наточенным держит клинок,

Тот хитер, кто ведет чародейский поток,

Крепость ладит мудрец, но их стража напрасна:

Подчинивший слова украдет их цветок.

Арис моргнула несколько тревожно, потом вернула улыбку на место и сообщила, что на ее скромный вкус рубаи сложился очень хорошо. Если она что-то и поймала, то сейчас же убедила себя во мнительности.

«О, эти бесконечно виноватые! Ты будешь вить из них веревки, а они — еще тебя оправдывать.»

Селим отлично видел, что Арис мятется, как щепка в пыльной буре.

Не ясно, почему ее скрывали от Двора, а Двор, похоже, — от нее. Воспитанный в почестях царевич Флавий, спокойный уверенный жених Карнелис — оба не способны представить, каково ей теперь! Если уж вытащили девицу из низов — не спускайте глаз! Окружите тройной стеной, пока не обвыкнется, не отрастит свой панцирь!

Они полагаются на ее разум, но для решений нужно ведать, как устроен мир — а ей, неопытной, откуда это знать? Спасение одно — искать совета Флавия, но Селим уже сделал все, чтобы дочери стало неловко говорить об этих странно-личных встречах и спрашивать отца о пленниках Тассира.

Поэтому пока она расспрашивала лишь того, кто без стеснения трещал о всех на свете темах разом.

— Как идут ваши переговоры с его величеством? — осторожно спросила она. — Конечно, если это можно обсуждать.

— Мы не находим полной меры дружбы, — принц обрел некоторую серьезность. — Всем нужен союз, а не перемирие. Для этого владыка Ладии должен отправить кого-то в Тассир. Его величество согласный, только еще не умеет выбрать. Мужи — наследники и выполняют его волю в разной службе, их забирать нельзя. Дочери — давно жены, и грех разлучать единое. А с внучками сердце владыки тоскует расстаться.

«Вот если бы у него случилась ненужная внучка», — сказали глаза Селима, убежав на потолок.

«Например, такая, как я», — дополнили очи Арис, упираясь в пол.

Арис, Арис! Проходи ее детство в других условиях — если не общество, то кузен Алессан отучили бы ее от подобной доверчивости. Однако, вязунья хорошо знала труд, и совсем не встречала коварства. Ей предложили купаться в благоденствии — она тонула в море новых и неведомых сетей.

— Ковер царевны Феодоры мне нравится больше всего, — негромко сказала она. — Если вы еще настаиваете, мы с господином Карнелисом будем счастливы его принять.

— Я подарю его от имени Великого Тассира, — с блаженным видом обещал ей южный принц.

О важном более ни слова — иначе это станет походить на уговоры. Еще немного времени — и третья встреча непременно все решит.

Селиму вспомнилась премилая ладийская метафора, и точно сам собой в его уме сложился новый, коварный-нежный тайный рубаи:

О, царевна, к заботам своим не спеши!

Задержись на мгновенье в прохладной тиши —

Кардамоновый кофе с тобой разделю я,

Не жалея к нему превосходной лапши.

Глава 32. Лето прощается тихо

В Итирсисе: 24 августа, четверг

Спицы