Склоны тонули в бурьяне. Ларс осторожно пробирался вперед, раздвигая траву. Под ногами хрустели угли — после пожара разгребли и вывезли только обгорелые останки бревен и балок, а мелкие головешки так и остались валяться.

На вершине обожженная земля еще была бесплодной. Прокопченная кладка фундамента показывала щербатые челюсти небу, словно сетовала на безвременную кончину и наступившее убожество забвения. Ларс остановился на вбитой в пепел плите — когда-то она служила порогом — и пригляделся.

Дальний правый угол. Кажется, там. Ларс с неприятным еканьем в груди пересек развалины. Угол был завален головнями, сквозь, которые пробивалась робкая поросль лопуха и одуванчика. Ларс присел и начал отгребать угли в стороны. Сорняки мешали, но Ларсу отчего-то жаль было выдирать хрупкие листья.

Наконец, пальцы ощутили не жесткий слежавшийся пепел, а землю. Ларс торопливо расчистил пространство у самого фундамента, коснулся шершавого камня. Получится ли?

Три удара костяшками пальцев. Легкие, осторожные. Есть кто дома? Выходи, хозяин погорелой мельницы, просыпайся от тягостного забытья нежизни в несмерти.

— Эй, грим из-под камня, покажись, появись, ответь! — негромко произнес ленсман заученную фразу.

Тишина. Ларс поднялся на ноги, огляделся. Все осталось по-прежнему: мерцание звезд, черные зубы фундамента. Не слышит? Стучать второй раз нельзя — словоохотливый мельничный грим из Альдбро предупредил Ларса строго-настрого.

— Эй, грим из-под камня, покажись, появись, ответь! — уже громче позвал Ларс.

Никакого отклика. Кажется, его затея провалилась.

— Эй, грим из-под камня…

— Чего глотку дерешь, придурок⁈ — злобно пропищали сзади.

Ларс рывком развернулся на голос. Неподалеку на фундаменте сидела… копёшка, иначе не скажешь. Груда густых косматых то ли волос, то ли непонятных лоскутьев, которые шевелились на ветерке. Сильно понесло паленой шерстью. Из-под копёшки торчали босые ступни с длинными кривыми пальцами.

Явление настолько отличалось от знакомца-грима, что Ларс попятился. Недалеко — стена не пустила, да и глупо пятиться, если только что сам напрашивался на встречу.

— Доброй ночи тебе, грим, — с наигранной бодростью в голосе начал он. — Я пришел…

— Заткнись, губошлеп! — тонким голоском пропищала копёшка. — Слова разумного не понимаешь?

В ленсмана полетела увесистая головня. Ларс отпрыгнул в сторону, про себя подивившись копёшкиной прыти: когда только успел кинуть снаряд! Ловок, подлец!

— Ходют тут всякие уроды! — проворчал погорелец, утягивая ручки обратно вглубь копны. — Только вякни еще, поганец, я в тебя каменюкой запущу! У меня теперь есть они… каменюки… Полно каменюк… Целый фундамент каменюк…

Нечисть вскинулась к небу и внезапно завыла — тонко, пронзительно, словно по стеклу проскребли гвоздем. У Ларса сжалось сердце: так дик и тосклив был вопль неприкаянного духа, летящий над погруженной в сонный уют деревней. Ленсман даже оглянулся: казалось, скорбные завывания должны были перебудить все окрестности. Но нет, не слышалось ни голосов, ни собачьего гавканья.

— Эй ты, губошлеп, чего расшумелся-то здесь⁈ — оборвав вопль, проворчало существо. — Давай говори, какая нелегкая тебя принесла. Чего заткнулся-то? Язык что ль проглотил?

Ого! А нечисть-то с придурью. Значит, нельзя терять времени.

— Я принес тебе подарок, — сказал Ларс. — Вот.

Он вытащил из кармана сверток и протянул гриму. Копёшка зашевелилась, тонкая, словно ветка, рука сцапала сверток. Грим вытянул наружу сдобную лепешку и отправил в невидимый за космами рот.

А дело-то налаживается! Ларс, подумав, тоже уселся на камни. Напротив слышалось чмоканье и урчание. Похоже, нечисть любила хорошо покушать, а лепешки были вкусные, медовые. Эдна завернула добрую дюжину, но Ларс угостился парочкой по пути.

— Ну, и чего тебе от меня надобно? — спросил грим. Голос его несколько смягчился. — Нет, ты скажи сначала, кто тебя надоумил?

— Сосед твой, — не стал отпираться Ларс. — Грим из Альдбро.

— А-а, этот придурок, — протянуло существо.

— Вы разве знакомы? — удивился ленсман. — Вы ведь не можете свободно бродить…

— Не знакомы, — фыркнул грим. — И чего же⁈ Все они придурки! И ты тоже! Шатаются где-то. А я сижу тут одна-одинешенька под камнем, и даже словом перемолвиться мне не с ке-е-ем…

Одна⁈

— Ты…вы… что… женщина? — обалдело уставился Ларс на всхлипывающую копёшку.

Существо замерло и повернулось к ленсману.

— А что, незаметно? — с подозрением спросило, нет, спросила она.

— Да что вы! Конечно, заметно! — быстро заверил Ларс. — Это просто я такой… невнимательный.

Он спрыгнул с камней и подошел поближе. А ведь и правда, если приглядеться, космы соломы становились длинными, спутанными прядями волос. Они свисали на узкие плечи, скрывая лицо. Обгорелые лохмотья оказались обрывками одежды — сальными, изгвазданными в саже. Гримиха шмыгала носом, и начальнику полиции отчего-то сделалось страшно неловко. Так бывает, когда встретишь на улице большого города старуху-нищенку, просящую подаяние. Даже если кинуть ей монетку, то все равно на душе становится муторно, словно ты в чем-то виноват перед неприкаянной старостью.

— Эй, — окликнул нечистую силу Ларс. — Ну, успокойся… Может, тебе помочь чем?

Гримиха вытянула руки из лохмотьев, раздвинула чащу волос. Тусклые бусины глаз уставились на человека. По щекам скатывались слезинки, промывая себе путь через разводы копоти.

— Забери меня отсюда, — прошептала нечисть. — Что желаешь, все скажу, все сделаю. Только забери. Чтобы, как раньше. Чтобы стены и крыша… чтобы тепло, и уютно, и жернова, и мука… Я бы полы мела, воду под колесо подгоняла… У меня ведь знаешь, как колесо вертелось…

Она снова всхлипнула. Ларс совсем растерялся.

— Я бы забрал, — сказал он. — Но куда? Я не знаю…

— Они новую мельницу собрались строить, — ответила гримиха. — Мне вороны рассказали. Уж и площадку расчистили, и камней навозили. А меня забыли, ненужную… Здесь оставили — пропадать…

Ларс сдернул фуражку и вытер лоб рукавом. Ладно, будь что будет.

— Хорошо, — сказал он. — Я заберу.

— А не врешь? — с надеждой в голосе спросила нечисть. — Вы ведь, смертные, такие…

—