Я прикусываю губу и киваю.

— Запомню.

— Обязательно запомни, — голос Ильи серьезен. — Эти парни хорошие, но у них свои правила. И у тебя тоже должны быть.

Мы снова идем по коридору. Он останавливается у узкой двери с матовой табличкой «Физиотерапия».

— Твое второе место работы. Аппараты, токи, компрессы.

— Поняла, — я чувствую, как внутри все сжимается от ответственности.

Илья замечает это.

— Не пугайся, Полина. Ты быстро вольешься. Они громкие, наглые, иногда бешеные. Но когда они выходят на лед, сама понимаешь: ради этого и стоит терпеть их идиотские шутки.

Мы останавливаемся у окна. Внизу двор, асфальтовая площадка, на которой пара ребят гоняют мяч.

— И последнее, — тихо говорит Илья. — На Анисимова не ведись. Он заводила. Всегда проверяет, где границы. Если дать ему палец, откусит руку.

Я закатываю глаза.

— Илья, признайся честно, мой папа велел тебе провести со мной беседу по поводу хоккеистов?

Он улыбается и кивает.

— Тогда ты мне еще и инструкции по выживанию выдай.

— Если нужно — выдам. Полина, ты справишься. Главное — не дай им почувствовать, что ты их боишься.

Кажется, это девиз Ильи. Именно так он выживает среди всех этих тестостероновых ходячих проблем.

Первый визит наполовину трагикомичный. Заходит защитник, колено в бинтах, настроение ниже плинтуса.

— Поскользнулся, — недовольно бурчит он.

Я помогаю Илье с компрессами, протираю кожу антисептиком.

Все спокойно до тех пор, пока в дверь не заходит Он.

Как по часам. Как будто вселенная говорит: ну-ну, расслабилась, девочка? Щас я напомню, кто тут главный источник проблем.

— Здорóва, доктор, — голос ленивый, как будто он только что проснулся после вечеринки.

В проеме стоит Ярослав в шортах, с растрепанными волосами, с синяком на щеке, который выглядит почти как аксессуар. Руки в карманы, тело расслабленное, взгляд дерзкий.

— Ну, здравствуй, мой пациент года, — говорит Илья без улыбки. — Что на этот раз?

— Да ничего особенного.

— Если ничего особенного, зачем тогда приперся? — фыркаю я.

Анисимов поворачивает голову в мою сторону и ехидно усмехается.

— Привет, Терехова.

— О, а вы уже познакомились? — выгибает одну бровь Илья.

— Не мы, — говорю я. — А он — с моим терпением.

— А ты теперь санитарка? — Ярослав плюхается на кушетку, раскинув руки, как хозяин жизни. Мышцы под тонкой футболкой перекатываются, и он этим намеренно хвастается. — Или это очередной эксперимент: «наставь ледяную стерву на путь служения»?

Я сжимаю пальцы. Раз-два. Чтобы не зарядить ему чем-нибудь в лицо. Подхожу ближе и, прежде чем передумать, резко прикладываю ледяной компресс к его щеке.

— Вот и лед, Анисимов. Все, как ты любишь. Холодно, больно и без лишних слов.

Он даже не морщится, только улыбается шире и пожирает меня взглядом.

— Ты мне нравишься, Терехова. Я всегда любил девушек, у которых сильный характер.

— А я — парней, у которых есть извилины в мозгах, — парирую я.

— Ну, вот и совпали.

Я отворачиваюсь и шумно вздыхаю.

— Свободен.

Анисимов встает медленно, лениво потягиваясь, будто это его кабинет, а мы тут гости. А потом он уходит, оставляя после себя запах чертовой самоуверенности.

И я клянусь, что если он будет приходить сюда, чтобы доставать меня, я сама отправлю его в травмпункт. Только уже в серьезном состоянии.

ГЛАВА 6

Полина

Бумаги, бумаги, бумаги. Кажется, я в них сегодня закопалась. Черт бы побрал все эти бумаги.

Я думала, что «помощник врача» — это работа с хоккеистами, а оказалось, что бóльшая часть дня — это таблицы, карточки, подписи и отчеты.

Сидеть за компом и печатать фамилии с бесконечными цифрами — вот где настоящий ад. После четырех часов беспрерывного клацанья по клавиатуре у меня болит не только пятая точка, а еще и спина, и шея, и даже ноги.

К вечеру я плетусь в сторону душевой, как герой после апокалипсиса. Хочу побыстрее смыть с себя сегодняшний день.

На базе женского душа нет. Логично. Тут живут только парни. Но по волшебному приказу папы уже на второй день на двери появился шпингалет. Я обычно хожу в душ поздно вечером, когда весь этаж утопает в храпе, либо утром, когда все парни уже на тренировке.

Сейчас ждать, пока хоккеисты все разбредутся по комнатам, нет сил.

Захожу. Плитка, пар, запах шампуня и мужского геля для душа. Кабинки, правда, без дверей, только шторки. И каждая шторка выглядит так, будто ей лет сто.

Скидываю одежду, забираюсь под воду.

Боже, какое счастье!

Горячая вода бежит по коже, и я готова рыдать от благодарности.

Минуты через три понимаю, что счастье быстро закончилось, потому что в душевой кто-то явно есть.

Слышу шаги, а потом раздается хриплый голос, который ни с кем нельзя перепутать.

— Эй, парни, че за фигня? Кто закрыл дверь изнутри?

Нет. Нет. Только не это.

Я застываю, как в дешевом фильме ужасов, внимательно наблюдаю за шторкой и готовлюсь бить кулаком прямо в нос.

Тень от руки тянется к шторке, и вот теперь я точно готова умереть.

— Анисимов, свали отсюда!!! — кричу громко и хватаю шторку, не позволяя ему ее открыть.

— Блядь, Терехова? — слышится ошарашенный голос. — А ты че тут делаешь? Это ж мужской душ!

— Ага, Шерлок! А где мне мыться, по-твоему? В фонтане на площади?

Он громко и нагло смеется. И я прям чувствую его присутствие по ту сторону. А еще я смотрю вверх, вдруг этот наглый придурок захочет заглянуть через высокие перегородки.

— Да расслабься ты, я не подсматриваю, — лениво тянет Анисимов.

Конечно. Уже представила, как он стоит там и ухмыляется, прижимаясь к стене.

— Как ты вообще вошел? Я закрылась изнутри.

— Дернул дверь сильнее.

— Сила есть, ума не надо, — бурчу я. — То есть закрытая дверь тебя не остановила?

— Да я вообще забыл, что ты тут у нас живешь.

— Хватит зубы мне заговаривать. Выйди!

— Ага. И потом объясняй всей команде, почему ты орала в душе? Не-е-ет, Терехова, они же сразу поймут, что между нами что-то было.

— Ниче между нами не было! — я закатываю глаза и шумно выдыхаю.

Шум воды глушит его шаги, но я знаю: он все еще тут. И я знаю еще кое-что. Если я сейчас выйду, точно врежусь с ним нос к носу. Мокрая и уязвимая.

И Анисимов будет ухмыляться так, как будто выиграл финал Кубка Гагарина.

Я еще пребываю в шоке, но делаю глубокий вдох. Решаю действовать так, будто я полностью контролирую ситуацию.

— Ладно, — говорю сквозь зубы, — давай ты уйдешь, и я