— Конечно, ну какая же тут наша вина? Не мы же лодки на реке грабим.

— Не вы, не вы лодки грабите, — соглашается Волков и добавляет: — Вы только пойманных грабителей выпускаете.

Ольбрехт и Цойлинг после этих его слов молчат, а Вайзен первый раз за все переговоры начинает говорить:

— Если вам, господин генерал, надобно будет какое содействие от городского ополчения, вы только сообщите, что требуется.

— Да, что-нибудь будет надобно, — он прикидывает в уме, — может, люди будут нужны на заставы или верховья реки осмотреть, там всё в зарослях, в камышах опять же… Я велю своим офицерам с вами связаться, капитан, — и, уже обращаясь к бургомистру, добавляет: — Я начну собирать людей, как только вы мне передадите деньги.

— Так деньги мы уже привезли, — заявляет Ольбрехт и указывает на одного из людей, что пришёл с ним, — извольте пересчитать и дать расписку.

Волков только головой качает удивлённо:

— И как же вы, горожане, расторопны бываете, когда вас припечёт.

Гости ушли, а Волков объявил своим людям, что едет домой. И тогда Гюнтер ему напомнил:

— Петер Вольф должен прийти к обеду, ну, тот, что на должность к вам желает.

— Некогда ждать, — отвечает барон — и сокрушается: — Ни на что не хватает времени.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 41

⠀⠀

Дело обернулось так, что про поганого прапорщика Бломберга пришлось на время позабыть, и барон, как только получил от горожан деньги, поехал в Эшбахт собирать отряд для поимки разбойника Ульберта Вепря и его обнаглевшей ватаги. Да, да… Вся эта кутерьма с речным раубриттером была ему на руку, но всё это могло отразиться на его репутации, а честно говоря, уже отражалось. Нет, конечно, никто его в том открыто не упрекал, но уж о том, что он, барон фон Рабенбург, не может навести порядок в верховьях реки уже всю весну и половину лета, купчишки, конечно, судачили за обедами в трактирах. Непременно о том говорили. Да и его людям: Кёршнеру, племяннику Бруно и его товарищу Цеберингу, купцу из Лейденица Гевельдасу, кузнецам, что последнее время стали на своих мельницах зарабатывать по-настоящему хорошую деньгу, выковывая железный лист и полосу, — в общем, всем мешал этот разбойник. Тревожил всех тех людей, что, помимо мужиков, наполняли кошель барона серебром. И то, что с ним нужно дело решать, и решать быстро, генерал над тем даже и не раздумывал, посему ещё в дороге он заговорил с Рудеманом:

— Ротмистр, снова будет дело для вас. Дело, с которым вы знакомы.

— Дело? — оживился тот. И тут же понял всё. — Опять Ульберта ловить купчишки надумали?

— Опять, опять, — говорит генерал невесело, — на сей раз денег дали, чтобы изловить его самого.

— Отряд собирать будем?

— Да, но на сей раз отряд побольше надобен, назначу я главным полковника Рене, вы вторым офицером пойдёте, ещё Вайзен — знаете его, он от города содействует — обещал. Пойдёте, проверите его бывшее логово, поищете его лодки…

— Если он не глупец, так на бывших местах мы ничего не найдем, — произносит ротмистр.

И генерал понимает, что он прав, и лишь говорит ему:

— Этого разбойника сыскать надо, где бы он ни был. Надоел он мне и многим другим. Так что вам с Рене и думать о том.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Духота летняя. Из кухни запахи на весь дом. Запахи неприятные. Сыновья орут… Старший вечно кричит, если что-то не по нему. Он, пробежав мимо отца, даже и не взглянул на него. Как будто отец сидит всегда на своём месте и никуда не уезжал последние пару лет. Учат его дурака, учат, и мать манерам учит, и монахиня пытается научить молодого барона почитать отца, но, кажется, все те науки приходят мимо бойкого мальчика. Только грамота кое-как у того в голове остаётся, да и то потому, что учитель барона — из сержантов, может и за ухо потрепать за нерадивость, а может и до розог дело довести, такое уже случалось.

А у данной от Бога супруги опять недовольное лицо. Видно, всё ещё злится, что не дозволил ей супруг в Мален ехать за покупками. В общем… дом.

Ему уже кажется, что этой ночью ему будет не заснуть, и он, надев домашние туфли и усевшись за стол, зовёт Гюнтера, чтобы тот нёс капли для сна. Их нужно выпивать заранее. Кроме них, он будет пить сейчас и настойки, прописанные Ипполитом. А жена тем временем приносит ему письма.

— Пришли вам, от ваших родственниц.

Два письма, оба не распечатаны, и то хорошо. И вправду, одно было от Брунхильды второе от Агнес.

Он распечатывает первым письмо… конечно, от Брунхильды.

«Здравы будьте вовек, дорогой мой, возлюбленный брат. Целую ваши руки и молюсь за вас. Племянник ваш также за вас молится и гордится тем, что вас все знают в Ланне как великого героя. О вашем деле в Винцлау слухи и сюда уже дошли. Граф при всякой встрече упоминает, что вы его дядя. И радуется, когда все тому удивляются и вами восхищаются. Обосновались мы тут хорошо, племянница наша, дева Агнес, нам помогает во всём. А третьего дня так были мы с графом на обеде у Его Высокопреосвященства. По его приглашению. Были тогда и другие знатные люди из Ланна и двора архиепископа, была и Агнес, мы всем были представлены.

От казны Его Высокопреосвященства дан нам с графом угол, теперь мы можем жить спокойно, чему и рады. И ждём вас в гости. И супругу вашу, и сыновей тоже, теперь у меня места на всех хватит. Как приедете, я вам всё расскажу. Граф очень хочет вас видеть. Целыми днями про вас спрашивает.

Сестрица ваша, Брунхильда».

«Хороший, видно, «угол» выделила ей казна архиепископа, если места «там хватит на всех».

А с ним рядом стоит у стола Элеонора Августа, она ждёт, пока он дочитает, и потом спрашивает:

— И что пишет сестрица ваша?

— В гости зовёт, — отвечает ей генерал.

А баронесса едко так у него интересуется:

— Одного вас, видно, зовёт, меня не зовёт?

На что генерал ей просто подаёт письмо — читайте. Дескать, видите, сестра зла не помнит и приглашает и вас тоже. И жена его, схватив бумагу, начинает её читать быстро и жадно, а дочитав, поднимает на него глаза, а в них радость… И надежда