И слова его эхом боли отдаются в моем сердце.

Он не злится. Он просто боится потерять.

— Ты ошибаешься, Макс, — хрипло шепчу я.

— Я был бы рад ошибиться, Оля, — словно потеряв запал, он с грустью качает головой.

Теплые руки касаются моих рук… плеч… притягивают к широкой груди, крепко сжимая в кольце объятий.

Легкий поцелуй в макушку и шумный выдох.

— Поехать ко мне не предлагаю. Понимаю — не актуально. Поеду я, Оля.

— Ты же приедешь завтра?

— Приеду.

— Что приготовить на ужин?

— Да мне без разницы. Ты главное жди меня. Ладно?

Макс уходит, оставив после тяжелый флер беспокойства и неправильности происходящего.

Глаза отчего-то на мокром месте, а в душе полный раздрай.

Возвращаюсь в дом и, чтобы хоть немного отвлечься, принимаюсь за уборку. Пылесошу и без того чистый ковер, мою пол на кухне, натираю до блеска зеркала.

Ритка, глядя на мою бурную деятельность, лишь тактично молчит, а после предлагает свою помощь. В итоге мы вместе полностью генералим кухню.

Через пару часов уставшие садимся пить чай.

Ритка с энтузиазмом уминает клубничный кекс, а я без аппетита и без удовольствия от проделанной работы, пью пустой чай и с тоской смотрю на серый пейзаж за окном.

Апрель в этом году холодный и какой-то не солнечный. До печенок уже надоел этот пронизывающий ветер и сырая хмарь на улице.

— Ты чего такая грустная? — спрашивает Ритка, — С Максимом поругались?

— Почти, — признаюсь я, — Он не в восторге от Дарины и в целом от ситуации.

— Ну, его можно понять, — понимающе хмыкает она.

— Да, — тяжело выдыхаю, — Я это знаю и… и не виню его… но…

— Но, — Ритка вопросительно изгибает темную бровь, — Если выбирать между Максимом и Дариной, кого ты выберешь?

Вопрос Маргариты застает меня врасплох.

Эта такая странная для меня тема.

Такая тонкая материя.

— Не знаю, Рит, — честно отвечаю я, — Они оба для меня много значат.

— Да брось, Оль. У Дарины есть отец, а вы с Максим еще нарожаете.

— Не нарожаем, — выдавливаю из себя сухое откровение, — Я не смогу ему родить.

Ритка давится чаем и смотрит на меня не верящими глазами.

— Это точно, — спрашивает она, — Врачи могут ошибаться.

Видимо она ожидает подробностей. Но их не будет.

Больная тема, которую мне не очень хочется обсуждать.

— Не в моем случае, — коротко поясняю я, — А Даринка… Я к ней прикипела.

— У Макса есть сын, — напоминает девушка.

— Вот именно, — согласно киваю, — У него есть сын, а у меня никого не будет. Понимаешь?

По глазами вижу — не понимает.

Это вообще сложно понять. Тем более, что Ритка очень молода и пока еще совсем по-другому смотрит на мир.

Что же касается Макса…

Я люблю его.

Да, люблю.

Но любовь к мужчине не должна ослеплять и лишать разума.

Я это уже с Игорем проходила.

В такой любви легко потерять себя.

И я чуть было себя потеряла.

Стоило оно того?

Нет!

— Пожалеешь потом. Максим хороший мужик, — с умным видом поучает меня Ритка.

— Хороший, Рит, — соглашаюсь с ней, — И если нам суждено быть вместе, то время все расставит по своим местам.

С этими словами, поднимаюсь со своего места и иду мыть кружку, словно подводя черту под этим разговором.

— Ладно, — девушке хватает ума и такта не развивать дальше эту тем, — Поздно уже. Пойду я спать. Спокойной ночи.

Она уходит в зал на диван, где и ночует все последние дни.

К ней тут же забирается в постель Фифи и, развалившись на одеяле мурчит в свое удовольствие.

— Маленькая предательница, — с улыбкой беззлобно бурчу я и иду в спальню, где маленькая девочка, сидя за моим письменным столом, при тусклом свете настольной лампы что-то старательно рисует.

— Дарина! — зову я.

Она не оборачивается, продолжает увлеченно чертить карандашом.

Медленно подхожу ближе и заглядываю ей за плечо с интересом глядя что же она там изображает.

На белом листе бумаги нарисована лужайка из странной очень высокой травы, а по центру три человеческие фигуры. Две побольше и одна поменьше.

Люди на рисунке прорисованы очень детально.

Вот сама Дарина. Вот Игорь. Его легко можно узнать по красивому деловому костюму. А вот и Влада с копной светлых волос.

— Ты маму с папой нарисовала? — ласково глажу девочку по плечу, — Какая ты молодец!

Та трясет головой.

— Нет. Это Радуга Деш.

— Что? — переспрашиваю я.

— Пинки Пай, папа и Радуга Деш, — девочка тычет пальцем в рисунок, — Мама злая, а Радуга Деш добрая. Видишь?

С этими словами она соскакивает со стула и обнимает меня за талию, прижимаясь к моей груди.

Я же не могу оторвать глаз от рисунка.

Есть в нем что-то странно, гипнотическое.

Такое простое желание маленькой девочки, видеть рядом с собой любимых людей.

— А как же мама? — сипло спрашиваю я.

— Ты теперь мама, — уверенно говорит она и крепче цепляется пальцами.

Мне же ничего не остается, как прижать ее к себе крепче и гладить….гладить…

Вкладывая в каждое движение любовь и заботу.

Чувствую, как напряжение этого дня отступает и вместе с этим на глаза наворачиваются непрошенные слезы. Они тихо катятся по цекам, капая на светлую макушку Дарины.

Чуть позже я укладываю спать девочку в своей комнате, а сама, терзаемая неясными душевными порывами, еще долго сижу на кухне, глядя на стены нового дома и пишу Максиму:

«Мне тебя не хватает»